достоинства, остается человеком, и в прокуренном душном помещении за пару часов работы утрачивает продуктивность, а то и сознание теряет. Нужны авиации — на больших высотах условия специфические. Нужны военным — в условном подземном бункере без кондиционера еще хуже, чем в бюрократической конторе.

Вот так и получается: миллионы всяческих кондиционеров с конвейеров сходят, а в магазине можно только импортный купить, задорого. Несознательный товарищ отсюда какой вывод сделает? «Похер власти на народ!». Но мы, сохранившие чистоту понимания, здравомыслящие люди, учтем объективную необходимость попросить народ немного потерпеть. Государственное строительство — это про приоритеты и общее благо, а не про кондей в каждой квартире.

Покосившись на кондиционер собственный, потом — на улицу, я поморщился и выключил наполняющий квартиру прохладой ящик. Не по-коммунистически живешь, Сережа, жируешь!

Ноги влезли в синие шорты, тело упаковалось в черную «борцовскую» майку. На голову — панама, на стопы — сандалии. К погружению в пекло готов!

В дверь позвонили, и я испытал легкое беспокойство — до выхода еще полторы минуты, значит что-то случилось. Открыв, узрел дядю Семена.

— Олю убить пытались.

Ощутив, как из-под ногу уходит земля, а сердце сжимает ледяная когтистая лапа, я смог выдавить только:

— Что-о-о?!!

— Олю порезали, — повторил дядя Семен.

Стоп, между «убили» и «попытались» огромная разница! Паника, уходи!

— Как?

— Ножом. Из «Орленка» паренек, пловец, помнишь его?

— Олег, — скривился я. — Долго терпел, сука. Оля как?

— В сердце метил, промазал. В Бурденко привезли, легкое оперируют.

— Проходите, — посторонился я. — Чайник горячий еще, подробности расскажете.

Кивнув, дядя Семен снял летние туфли с дырками и пошел за мной. Расположившись на кухне, начал рассказывать:

— Олег этот в сборную по плаванию вошел, к Олимпиаде готовился.

— Потенциал?

— На золото.

— Придурок, — горько вздохнул я.

Страна потеряла потенциального чемпиона, сам чемпион — блестящее будущее, а что будет с Олей — не ясно. Что у нас рядом с сердцем?

— Легкое?

— Легкое, — подтвердил дядя Семен.

Потенциальный конец карьеры. С другой стороны — мне кусок легкого тоже вырезали, и ничего, восстановился и даже прибавил.

— Дальше, — попросил я.

— В Кисловодске к Олимпиаде готовились. Приехали в Москву, временно, загранпаспорта получать. До этого за границу ездили, по косвенным сведениям с Олегом какой-то иностранец поговорить успел. Ищем.

— За пару минут подростковую неразделенную любовь превратить в «не достанься же ты никому» толковый специалист может, — поморщился я.

— Может, — подтвердил дядя Семен. — Олег, может, про Олю бы и забыл, но она же везде.

— Везде, — подтвердил я. — Дальше.

— Оля, как ты знаешь, в Гнесино поступать приехала. Олег в туалете спрятался женском, дождался и… — дядя Семен развел руками.

Парадоксы самой лучше на свете страны: могучий административный — он же репрессивный — аппарат, самые добрые и законопослушные люди в мире, общая закрытость и ощущение безопасности порой приводит к тому, что иногда кто не надо попадает туда, куда не надо.

— Гормоны и любовь, конечно, но посадить придурка нужно обязательно. Но и без перегибов в виде камеры с отморозками или заточки в бок от торпеды. Все знают, кто у Оли отец, и смерть придурка враги попользуют с удовольствием.

— Передам, — пообещал дядя Семен.

— Когда объявят?

— По радио — через двадцать минут, как раз операция закончится.

— Значит толпа к Бурденко подвалит минут через сорок-час, — прикинул я. — Самолет отменяется, поехали туда. В каком СИЗО придурок?

— В Сокольническом. Про это не расскажут.

Фыркнув, я удивленно посмотрел на дядю Семена.

— Понял. Охрану СИЗО усилим, — признал он мою правоту.

— Культура линчевания в нашей стране, как и во всем мире, до конца не изжита, — добавил я. — Но это не повод придурка на растерзание Олиным фанатам отдавать. Пойду жене позвоню, пусть в Потемкин временно переезжают.

Отзвонившись Виталине, я встретил полное понимание и согласие на временный переезд. В Хрущевске хорошо, там чужих нету, но в «Потёмкине» лучше, потому что там все свои. Разница — огромная, и я точно знаю, что любимый столовый прибор переезду рад. Вот мне повод подумать — мне в Москве не очень, зато родным и любимым здесь хорошо. Перевешивает ли мой эгоизм и желание быть самым главным бытовое счастье жены, матери и друзей? Что ж, в Хрущевске конвейеры тоже настроены, и мое личное присутствие требуется не так уж и часто. Решено — переезжаем обратно в лучший Советский совхоз, а туда буду летать на два-три дня раз в пару недель, текучку разгрести, если таковая будет. Остальное — по телефону. Поиграл в генерал-губернатора, получил дивный результат, теперь можно и вернуться.

Допив чай, мы покинули квартиру, сели в «Москвич» и поехали к госпиталю Бурденко. По пути попросил дядю Семена заехать за искусственными цветочками — у Оли теперь будет целебная диета, а продукты питания на входе все равно отберут — не положено.

Глава 16

Около госпиталя, кроме сформировавших оцепление милиционеров, еще никого не было. Оставив машину на парковке — дяде Диме пришлось показать документы, а мне хватило рожи — отправились в приемный покой.

Вид у Олиных родителей соответствовал ситуации — краше в гроб кладут. Юрий Алексеевич в силу профессиональной деятельности и крепких нервов держался получше, но было видно, что Олега он бы лично удавил с огромным удовольствием. Диана Викторовна, сидя на скамейке в обнимку с мужем, тихонько плакала, вытирая слезы платочком.

— Здравствуйте, — подошел я, пожал руку Юрию Алексеевичу, сочувственно улыбнулся Диане Викторовне и спросил. — Как она?

— Еще оперируют, — ответил дедов сослуживец.

Тут я неожиданно даже для самого себя извинился перед Дианой Викторовной:

— Простите.

— Да за что? — слабо улыбнулась она сквозь слезы.

— Наша недоработка, — добавил Юрий Алексеевич. — Хер больше одна куда пойдет, особенно — в туалет!

Я в туалет без охраны только дома или на очень режимных объектах хожу, так что пожелаю Оле побыстрее к этому привыкнуть.

— А вы… — начал я, но был перебит.

— Не бойся, ничего этому дебилу не будет — дело, б***ь, политической важности, все сделают по закону, с открытым процессом и освещением в СМИ, — Юрий Алексеевич скривился, показывая свое к такой стратегии отношение. — По тебе удар, не по Оле.

— По