Косвенная, но от этого не менее неприятная вина все-таки ощущается: без гиперактивного внука дед бы до сих пор в очереди на трон сидел, а страна бы честно пыталась играть в заведомо провальное «мирное сосуществование двух систем». Сейчас оно декларируется, но это чисто для проформы. На деле задремавшая было вместе с Брежневым разведка и контрразведка подвергаются страшным нагрузкам, что выливается в еженедельную гибель наших и вражеских агентов по всему миру.

— Сейчас народ собираться начнет, — поделился я предположением с Юрием Алексеевичем. — Я их подальше отведу, чтобы не мешали. Когда операция закончится…

— Кого-нибудь отправлю, — пообещал он.

Оставив родителей подружки, я вышел на улицу. Какие бы драмы не переживали люди, насколько страшными бы не были события, сколько бы крови не лилось, выжженому аномальной жарой бледно-синему небу было все равно. Что ж, это справедливо: оно видело и не такое.

Настроение — паршивое. Расслабился и подсознательно проецировал свою повышенную живучесть на родных и близких. Да, «дяди» из Девятки регулярно за меня жизнь кладут, но это же совсем другое: у них работа такая, повышенной опасности, а во врагах у нас ходит весь капиталистический Запад, традиционно не стесняясь методов. В борьбе с Красной Угрозой хороши все средства, вплоть до любимого английского боевого хомяка по фамилии Гитлер.

Вынырнув из-за угла, к госпиталю подъехала пара «Скорых». Это уже мой запрос — вдруг кому из Олиных фанатов от жары плохо станет? С другой стороны квартала выехала пожарная машина. А это горячие головы успокаивать, если утратят чистоту понимания. Но я в здравомыслие верю — если брандспойты и заработают, то только в качестве коллективного спасения от теплового удара. А где… Всё, вижу две цистерны: «Вода» и «Квас». Полевую кухню заказывать не стал — госпиталь военный, и в нем кроме Оли пациентов хватает, надолго задерживаться нельзя — мужики и дамы заслужили право выздоравливать в спокойной обстановке.

Окинув взором панораму, я выбрал скамейку через дорогу, во дворах. Жильцов тоже беспокоить не очень, но они здоровые и потерпят. Опустившись на теплые рейки, откинулся на спинку. Надо бы охрану всего «ближнего круга» усилить. «Девятка» не резиновая, а значит пришло время применить легендарную рационализацию, попросив товарищей переехать на выбор или в Сокольники, или в Потёмкин. Последний тоже не резиновый, но направление стало крайне престижным, и рядом со старым «дачным» сегментом строится еще один. Через десять лет «Потемкинская деревня» станет метонимией места жительства для зажиточных граждан, вместо «Рублёвки».

Невольно вспомнилось, как после несчастного случая с мужем Фурцевой дворники демонстративно сбивали сосульки, а около домов разбивали заградительные линии. Я тогда потешался — вот, мол, деятельность поимитируем и заживем по-старому. Ситуация схожая: пока жаренный петух не клюнул, мне и в голову не приходило, насколько уязвимы мои друзья. Родных, к счастью, охраняют еще лучше меня — я-то заговоренный, а их могут похитить и использовать в качестве рычага давления. Похитить кого-то важного в СССР технически возможно, но переправить через границу — почти нереально, вот и расслабился. Что ж, уроки извлечены, и даже минимальный косой взгляд на кого-то из моих отныне становится поводом приставить к обиженному гражданину заботливых «топтунов».

Подумав еще немного, привычно решил масштабировать, улучшив тем самым жизнь в стране. Вот в Америке и других странах существуют так называемые «законы о преследовании». Почему у нас нет возможности законодательно запретить одному гражданину приближаться к другому? Точной статистики у меня нет, но можно смело предположить, что десятки тысяч Советских граждан не могут спокойно жить без этого закона. Не потому что хотят как в Америке, а потому что, например, травмированный разводом и непослушанием бывшей супруги алкаш-«кухонный боксер» регулярно подкарауливает благоверную возле работы или по старой памяти вваливается домой, чтобы показать, какой он тут хозяин и мужик. В нынешних реалиях на такого нужно заявление и повод для оного. Теперь будет достаточно самого факта — вон, на лесоповале другим социопатам мужественность демонстрируй, а не на бывшей жене кулаками.

Даже в мое время такой закон не приняли, хотя «кейсов» хватало: с приходом интернета похождения странных личностей в инфополе появлялись регулярно. Сидит за компом ментально слабый гражданин, смотрит на фотки в соцсетях, потом вступает в переписку. Минимальное внимание воспринимает как большую и светлую любовь, от которой теряет голову и начинает за объектом вожделения следить и иногда встречаться с ним в неуместный момент. Объекту такое положение дел нравится вообще не всегда: будь я девушкой, меня бы очень сильно напрягал странный чувак, который поселился в моем дворе и пишет мне пару сотен жутких сообщений в день. В какой-то момент психоз достигнет пика, и «сталкер» натворит дел. Вот тогда мы его, конечно, оформим по всем правилам, а пока пусть отравляет другому гражданину существование.

Сложно будет — огромный простор для избегания ответственности, обилие способов действовать «в серой зоне», сложность доказательства вины. С другой стороны — легкость «подстав», желание недобросовестного следователя получить заветную «палку» и недобросовестность граждан. Вот этот хмырь что-то мне не нравится, а ну-ка пойду расскажу людям в форме как сильно он мне мешает. А как на одном производстве работать, если запрет на приближение? Правильно, никак — увольняйте хмыря, это он виноват в том, что у меня план к чертям полетел!

Нафиг — когда сложность была поводом ничего не делать? На первых порах ограничимся административкой, чтобы попавшим под горячую руку невиновным товарищам было не так обидно. Ну а дальше система адаптируется, адаптируются и граждане, стараясь не подставляться без крайней нужды. А в будущем вообще хорошо будет — повальная цифровизация позволит чуть ли не в реальном времени отслеживать нарушителей судебных запретов на приближение.

План сработал — первая же группа из десятков трех вооруженных агитматериалами («Оля, выздоравливай!» в основном) товарищей старшего школьного и студенческого возраста — самые легкие на подъем, и это еще львиная доля молодежи по лагерям и коммунистическим стройкам разъехалась — трезво оценив шансы прорвать милицейское заграждение (худший вариант учитываю, так-то скорее всего в палату бы и ломиться не стали), заметили меня и выбрали благоразумие.

— Здравствуйте, ребята, — поднявшись им навстречу, я пошел пожимать руки. — Операция идет, Оля стопроцентно выживет, но подробностей пока не знаю. Подождем вместе?

Народ подождать вместе был не против. Мы оккупировали свободные скамейки, часть товарищей не влезла и без комплексов расселась на пожухлых от жары и августа газонах.