Дмитрий Быков, описывая Ахмадулину, говорил: «Тут и пассивность в добывании благ, и полное неумение чего-либо целенаправленно добиваться – ведь она знает, что сами принесут всё, что надо, и сложат к ее ногам. Правда, особенного шарма и достоинства придает ей то, что если не придут и не сложат – она проживет». Так же жила и Ахматова – не суетилась, не просила, не искала чего-либо, а плыла по течению, позволяя тем, кто этого желал, заботиться о ней и поклоняться ей. И так же философски воспринимала земные блага – если были, пользовалась ими, не стесняясь, а если не были – обходилась без них.

Хрупкая красота ее лица, по типу близкого к лицу Раисы Горбачевой (восточная кровь), контрастировала с вызывающей изысканностью костюма. Пиджак с накладными плечиками на тонкой фигурке, обтянутой белым трико с крупными вертикальными полосами вдоль ног, обутых в белые фигурные сапожки, – эдакий арлекин с трагическими бровками «домиком». С учетом крымской жары к ее костюму было приковано всеобщее внимание. Женщины шушукались: «Кто такая? Кто такая?»

Прощаясь у корпуса Дома творчества, Белла подарила розу Татьяне…

Вот она стоит в вазе, подрагивая полупрозрачными лепестками на одинокой ветке с одиноким шипом. Тут, следуя традиции, мне осталось уподобить Беллу Ахатовну Ахмадулину алой розе русской поэзии, – но нет. Роза серьезна в самосознании своей хрупкой и колючей красоты. Ахмадулина вся в игре чувствований; ее мысли не мыслятся, но переживаются, как истинное событие.

Геннадий Шалюгин, писатель.

«Мы не поссорились. Наша любовь не умерла – она перестала быть. Мы разошлись, и я переселился в комнатушку над Елисеевским магазином – настолько крошечную, что входящим женщинам нельзя было избежать тахты, и через пару месяцев я чуть не рехнулся от карусели, которую сам себе устроил. Теперь уже я сделал отчаянную попытку спасти нашу любовь – поехал к ней ночью без предупреждения, нажал на дверной звонок серебряной пробкой шампанского. В другой руке я держал за зеленый хвостик морковку хрущевской оттепели – кубинский ананас.

– Кто там? – раздался за дверью самый красивый в мире голос.

– Это я, – еле вытолкнули мои губы. – Я тебе ананас привез.

Ответом было молчание. Наконец раздалось неуверенно фальшивое:

– Ты пьян. Я тебе не открою…

Все было кончено. Я опоздал».

Вот так и закончился у Беллы Ахмадулиной возраст любви, а вместе с ним и юность. Она сгорела и возродилась заново, но что-то в ней умерло навсегда. Возможно, детская восторженность, а может быть, та хрустальная чистота, звонкая и ясная, которая так отличала ее в ранние годы. За Евтушенко выходила светлая и наивная девушка, живущая в своем сказочном мире. Расставалась с ним – женщина, усталая и с вековой печалью все познавшей Евы в глазах.

Я не обидчива. Это действительно так. Люди, которых я считала и считаю своими друзьями, никогда меня не обижали, а, наоборот всегда помогали, и любовь всегда мне помогала, как бы ни развивались события. Мы всегда связаны, я всегда ощущаю связь вне зависимости от расстояния.

Брак Беллы Ахмадулиной и Евгения Евтушенко остался позади, но разрыв не означал, что они расстались врагами. Нет, они остались друзьями, и Евтушенко даже с удовольствием рассказывал, что когда он в четвертый раз женился, «Белла пришла в гости за несколько часов до торжества и в скромном фартучке помогала готовить стол». Она к тому времени тоже была четвертый раз замужем. Кстати, они оба остановились на этой цифре – у обоих четвертый брак стал самым продолжительным и последним.

Все их мужья и жены были знакомы между собой, дружили, сотрудничали. Хотя удивляться тут нечему, говоря словами вождя пролетариата «узок был их круг» – в советской богеме все друг друга знали, и большинство браков заключалось там же, внутри этого круга. Такое тесное общение накладывало определенные ограничения – надо было уметь расставаться, ведь общаться потом все равно придется, не покидать же из-за неудавшегося брака привычный круг. Ахмадулина расставаться умела. Как уже было сказано, она никогда не говорила и не писала ничего плохого о бывших мужьях и любовниках, а уж тем более об их женах и подругах.

Когда они расстались с Евтушенко, ей было всего двадцать три года, и впереди ее ждало еще много бурных страстей и мимолетных романов. Даже слишком мимолетных – Дмитрий Быков метко сказал, что «она дарила себя с легкостью, не заботясь о последствиях, почти равнодушно». Молва приписывала ей связи едва ли не со всеми «шестидесятниками», она же в свою очередь говорила обо всех только как о друзьях, и практически невозможно определить, что с кем из них ее связывало – с кем дружба, с кем любовь, с кем секс, а с кем все это вместе или в различных сочетаниях. Да и нужно ли это? Сама Ахмадулина считала, что нет, для нее самым важным чувством была дружба, и на это чувство не влияли такие мелочи, как мимолетный роман или даже неудавшийся брак.

Дружество в особом смысле слова указано, завещано нам Пушкиным. И отчасти это подражание его умению так чудно любить тех, кого он любил. Хорошо любить так, как Пушкин любил Дельвига, и быть так любимым, как Дельвиг Пушкиным. Я по мере жизни не утратила ощущение моей кровной соотнесенности с теми, кого я могу называть своими друзьями, своими товарищами. Но это совершенно не значит, что мы каждую минуту видимся, в обнимку сидим на завалинке или, там, на диване. Моя дружеская любовь к Булату Шалвовичу Окуджаве так же свежа, как много-много лет назад, мы соседствовали в дачной местности, но я не могла прийти, не предупредив, не спросив его… Моя верность в дружбе была испытана в некоторых суровых обстоятельствах. И здесь я могу с любовью упомянуть Владимира Войновича в те времена, которые приходились ему весьма тяжелыми, весьма опасными. Я почти с ним не расставалась. Я боялась за него, и во мне вдруг возникла какая-то молодая бодрость: то есть вот если бы я знала, что ему что-то угрожает, мне было бы лучше, чтобы я разделила с ним эту опасность.