– Слава кодексу! Слава крови матери его! Слава Ринса!

Солдаты Гальдимеша последовали примеру своего генерала. Малая армия опустилась на одно колено и громко поприветствовала Кровавую Княжну, пусть и голос их не звучал столь же уверенно, а в словах не была слышна гордость, лишь звон трепещущего страха, их крик разнесся вдоль берега, заставляя воздух содрогнуться, а кровь побежала быстрее по венам, ускоряя пульс каждого из них.

– Слава кодексу! Слава крови матери его! Слава Ринса!

Каяра внимательно наблюдала за Советом Гальдимеша. Монахи переглядывались, никак не решаясь отступить от изначального плана. Сомнения съедали их изнутри, подпитываясь запахом крови убитых. Старик угрюмо посмотрел на тела подле своих ног, затем окинул взглядом дрожащих от страха монахов, косящихся на склонивших головы солдат, сжал в кулак седую бороду и кое-как опустился на одно колено.

– Ториган! – воскликнул златовласый молодой колдун. Цвет его волос почти сливался с цветом мантии, даже глаза у этого парня были подстать золотому одеянию. Но не смотря на драгоценный отблеск в его внешности не было абсолютно ничего привлекательного. Горбатый нос смотрел немного влево, впалые щеки придавали еще большую худобу его и без того хлипкому телосложению, тонкие кривые губы подпирал большой шрам, разрезающий сильно выпирающий подбородок.

– Делай, что должно, Фелинс, – пробурчал себе под нос старик.

– Гола! И ты? – Фелинс с неодобрением наблюдал, как и второй член Совета опустился на одно колено.

Черноволосый мужчина, по человеческим меркам на вид лет сорока, поднял голову. Его внешность обладала исключительно мужскими чертами: ярко-выраженные скулы, серьезный, даже властный взгляд, густая короткая борода, мускулистая шея, широкие плечи, только голос верховного монаха выбивался из общей картины, обладая неким бархатным тембром, что несомненно ласкал слух и не внушал никаких опасений.

– Она наследница крови матери кодекса, – ответил Ториган. – Прояви уважение к нашей вере.

Фелинс скрипя зубами опустился на одно колено. Монахи, чьи сердца еще были полны сомнения последовали примеру оставшихся членов Совета Гальдимеша. По пристани раскатился еще один оглушительный крик, звучащий с надрывом в горле, приправленный недюжинной ненавистью и противостоянием:

– Слава кодексу! Слава крови матери его! Слава Ринса!

Каяра выставила руку, согнутую в локте, перед собой и сделала поклон. Монахи поднялись с колен. Их лица искажало презрение к самим себе, в крови верховных она четко ощущала колющий привкус унижения. Столько веков ни один из клана Ринса не казал носа в их владения, а теперь объявилась она, но не просто пришла помолиться древним богам в чертоги храма, а заставила их покинуть собственный дом, явиться к ней на поклон, убила их сородичей, и собиралась требовать полного повиновения. Нет, они уже забыли об этом долге перед ее кровью. Но ничего, она им напомнит…

– Вы звали нас, Великая Княже, – старик произнес последние слова с особым акцентом, словно выдавливая их из себя. – Мы думали, что вы пожелали вернуть корабли, но, видимо, вашему сердцу также было угодно пролить и нашу кровь?

– Они нарушили законы кодекса, за что и поплатились, – властным тоном ответила Каяра.

Члены Совета Триединства переглянулись, а затем уставились на нее. В очередной раз она держала их в неведении, не удосужившись даже предупредить. Кажется, она теряла последнее доверие, которое у них оставалось по отношению к ней. Но иначе, глава клана Ринса поступить не могла. Она и не планировала убивать эту троицу, но они не оставили ей выбора. Подобное неуважение, открытое противостояние ее праву, это нужно было пресечь на корню. Их жизни по сути могло спасти простое приветствие, которым они так нагло пытались пренебречь. Желая указать на ее место, они лишь заставили напомнить, где именно зияет ее трон.

– И в чем же конкретно была их вина? – вмешался в разговор Фелинс, он кипел от злости. Сложно сказать, кого он сейчас ненавидел больше: ее за убийство и власть над ними или же себя за слабость, невозможность ей противостоять?

– Они попятнали свою веру, предали законы кодекса. Вы и правда желаете, чтобы я озвучила все преступления, что они совершили? – Каяра одарила старика высокомерным взглядом.

– Да, желаю, – ответил старик. – Потому, что я жил с ними рука об руку, я видел, как они пришли в этот мир и, благодаря вам, увидел их конец. Я не имею ни малейшего понятия…

– Не смешите меня! – грозно крикнула на него Каяра, выпуская на волю восемь клыков.

Старик вжался. Истинное лицо Кровавой Княжны не могло не приводить в ужас, а уж тем более, когда ее влияние на него было столь велико. Каждый чистокровный, что во много раз превосходил по благородности другое существо, имел неоспоримое влияние. Гнев благородного – заставлял трепетать и бояться низкорожденных, страсть же преумножалась во сто крат, полностью лишая способности здраво мыслить. И сейчас Ториган впервые за свою долгую жизнь осознал, что значит быть слабым перед лицом сильного. Он впервые почувствовал, кем именно пренебрегал все это время и кому еще недавно собирался бросить дерзкий вызов.

– Они отвернулись от староверов, – Каяра кипела от злости, – закрыли врата храма! Не впускали в его чертоги без подати чистокровных! Верующим неблагородных кровей, но с чистой любовью в сердце к кодексу, посмели закрыть вход! Не отзывались на мольбы умирающих, отстранились во время гонения и истребления тех, кого должны были защищать! Мне продолжать?

Старик замотал головой и опустил взгляд в пол. Его руки задрожали, а дыхание стало тяжелым и прерывистым.

– Вы прекрасно понимаете, почему у меня есть сейчас право убить всех вас и упразднить Гальдимеш! – она говорила громко, так, чтобы каждый из монахов ее отчетливо мог услышать. – Вы давно уже не преданы той вере, которую ваши предки поклялись защищать! Голос кодекса не звучит ни в ваших сердцах, не поет в ваших помыслах! Вы позор на истории моего рода…

Она запнулась. Влюбленное лицо Карах предстало перед ее глазами. Ее крепко сжимали руки Тени, а внутри Каяры все переворачивалось, ей стало трудно дышать…

– Тогда я должен был быть первым, – тихо сказал Ториган, – кого вы должны были казнить. Я единственный, кто входил в Совет еще во времена истребления чистокровных.

Кларисса, Артур и Листат в этот момент почувствовали себя мягко говоря неуютно. Восемьдесят лет назад они прекратили войну с чистокровными, оправдали почти всех убитых, а также наделили особыми правами выживших староверов, которых, как оказалось, было куда больше, чем они предполагали. Не считая тех, кто усиленно выдавал себя за некогда подвергавшихся гонениям приверженцев древних законов, а особо сообразительные даже называли себя чистокровными из различных благородных кланов, ведь последние по новым законам не только восстанавливали свои права, получали особую защиту, но и имели право вернуть себе прежние владения.

Нынешний Совет Триединства сместил предыдущих правителей, Кларисса заняла место своей матери, которая в связи с возрастом и неизлечимой болезнью ограничилась лишь домашним арестом, но и тот продлился недолго в свете указанных причин. Листат же сел на троны своего дяди, приговоренного к пожизненной ссылке в Белую пустыню, куда так и не явился, его дальнейшая судьба никому неизвестна. Наследника у Кремна не было, поэтому власть над вампирами была отдана его ближайшему родственнику. Только Артур был избран оборотнями вместо убитого короля. Основную вину тогда возложили на Торея, выставив его лжецом и главным убийцей. Конечно, подобная несправедливость в распределении наказания у многих вызывала вопросы, но все было выставлено так, что они ушли со своих постов в глубоком раскаянии за то, что сразу не узрели в Торее предателя их устоев и зачинщика кровавой бойни.