боялась, что судьбу ее повторит внучка. Поэтому мы никогда не называли ее полным именем.

Пожилой мужчина прислушался к музыке и словам на незнакомом языке и словно, отпуская- таки свое дитя в иные миры, благословил:

— Может, душа ее где- то рядом, пусть радуется! Прощай, дочь и прости!

Глаза его увлажнились, он закрыл лицо руками.

Искренняя скорбь несчастного отца отозвалась в сердце Константина резким покалыванием, словно он только в эту минуту понял, его любимой сестренки нет на этом свете и повинуясь душевному порыву, заплакал вместе с ним, не сдерживая чувств. Прощай, Динка- балеринка!

Мужские слезы… За ними невыразимая боль, прорвавшая границы стойкости, требуемой обществом от сильной половины человечества. Они настоящие, они оплачены по самой высокой цене!

Глава 32 Жизнь продолжается?

Наступало утро нового дня. По проселочной дороге трясся видавший виды минивэн, вздымая пыль из- под колес.

— Вот какого мы поперлись по этой колее, здесь никто не ездил лет двести, травой все заросло, — не в первый раз, с раздражением, обращался к водителю пассажир.

— Говорю тебе, фара одна не работает, к чему лишние проблемы. Нервишки полечи, а главное — помни, ты не Бог, ты не можешь всех спасти, хоть и хирург ты, конечно, лучший из лучших, я так считаю.

— Ей тридцать пять всего было, мать пятерых детей, а умерла она не где- нибудь, а у меня на столе, — спокойно и вместе с тем с неутихающей болью в голосе, ответил он.

— Этой матери… многодетной, просто срок пришел, ты тут ни причем.

— У нее же дети остались.

— А перед смертью все равны, ей без разницы, есть у тебя дети или нет.

Водитель замолчал, глядя перед собой и едва не оглох в следующее мгновение от бешенного окрика своего спутника.

— Стой! Тормози!

Мужчины выскочили из машины, хлопнув одновременно дверями.

Посреди дороги, на редкой траве, проросшей сквозь песок, в обнимку с собакой спал ребенок, лет шести. Черный пес с рыжими подпалинами предупреждающе зарычал на приближение чужаков и лизнул маленького хозяина по чумазому лицу.

Мальчик поднялся и попятился в сторону, глаз от незнакомцев, при этом, не отводил ни на секунду.

— Малыш, где твои родители? Как ты здесь оказался?

— Странный он какой- то, и псина тоже. Чего она бегает туда- сюда?

— Мне кажется, они куда- то нас зовут.

— Смотри, там деревья растут. Они туда нас тащат.

Они припустили за странной парочкой и вскоре оказались в лесной посадке — деревья, высаженные в два ряда — и перепрыгнули через небольшой арык, по дну которого струилась вода. На другой стороне канавки, в тени дерева, на куске брезента кто- то лежал, бережно укрытый огромными листьями лопухов.

Пока взрослые переговаривались, обсуждая, что делать с неподвижным телом и как оно сюда попало, мальчик, припав к земле, пересохшими губами пытался втянуть арычную воду. Его четырехлапый друг утолял жажду шумным лаканием.

— Так, огнестрельная рана в грудной клетке, задето плечо. Как ее сюда занесло?

— Глянь на этот склон, вот оттуда она, видимо, и скатилась. Вчера на старых складах кого- то взорвали, может…

— Туда полкилометра ходу, кто же притащил ее и укрыл здесь? Вряд ли она сама, с пулей внутри.

Они одновременно повернули головы в сторону, занятых водными процедурами, новых знакомых.

— Ты серьезно, малолетний пацан и дворняга?

— Так, хватит болтать. Несем ее в машину, этих с собой. Накормить бы их, неизвестно сколько дней они тут загорают.

— В какую больницу?

— В нашу. Оперировать буду сам. И не смотри на меня так, да- да, тех деток сиротами оставил, а этому пацанёнку мать верну.

— Да есть ли у нее шансы? Крови, небось, сколько потеряла.

— Пульс есть, хоть и нитевидный, так что мы еще повоюем.

Уже в больнице, оставив ребенка с собакой на попечение медсестры, и перекладывая раненую с носилок на каталку, водитель минивэна, глядя с сомнением на мертвенно- бледное лицо, тоскливо выдохнул:

— Неужели не выживет…

Так и стоял, с печалью взирая на бригаду врачей, быстрым шагом толкающую каталку по длинному больничному коридору, пока не услышал ответ друга- хирурга, громкий и уверенный.

— Жить будет! Слово даю!

Непонятная тяжесть давила на веки, не позволяя им до конца раскрыться. Тело, будто, камень, а душа пушинкой летела, но не вверх, а прямо по какому- то туннелю. Скорей всего, по тому самому, со светом на выходе. И свет был, только мерцал он откуда- то сверху, вдоль туннеля.

«Кажется, я умираю… Или я уже умерла, а душа моя несется на тот свет? Если я жива, то обрадую этим всех, кто меня любит и ждет. Если мертва, есть еще надежда — рано ей на кладбище, мной выдуманное — услышать зов любимого во Вселенной и ответить ему».

И вдруг, слуха коснулось, сквозь неясный гул, эхо недавно слышанной фразы: слово даю… слово даю…

Это же Айдар, значит, он тоже умер, а перед смертью обещал мне, что мы встретимся!

Свет становился все ярче, звуки громче и вдохновенная мысль ее пробила потолок туннеля с вереницей, сливающихся в одну линию, огней и унеслась в небесную ввысь.

— Я ИДУ К ТЕБЕ, МОЙ ГЕНЕРАЛ!

НИКТО

НЕ

ВИНОВАТ