— Допустим, — сказала Катерина. — Что тогда?

— Я помогу вам оформить препарат как биодобавку и давать его моим подопечным, вашей матери в том числе.

— Но это не… — растерялась она.

— А у вас есть доказательство, что ваш препарат нечто иное? — Он засмеялся. — Я помогу сделать препарату временную регистрацию. — Он подмигнул ей. — Регистрируют же у нас среднеазиатских хлопководов строителями?

Она захохотала:

— Ну вы ска-ажете…

— В наше время, — продолжал он, — выживает не просто сильнейший, а тот, кто найдет себе приличную компанию. — Он вздохнул. — Врачи уходят из клиник. Но из профессии, если она есть, никто не уходит. Я делаю то, что хотел всегда. Правила игры надо научиться улавливать всеми чувствами. Я знаю, сколько нужно времени и денег для того, чтобы ваш препарат стал законным лекарством…

— Вы уверены, что не будет неприятностей? — спросила Катерина. Мать уловила в ее тоне согласие, хотя словами дочь требовала подтверждения. Тоже, между прочим, чисто женская манера. Сделать вид, будто сопротивляешься, когда готова отдаться. Закричать: "Да! Да!" Она сильнее прижалась щекой к двери.

— Смотря что вы называете неприятностями, — усмехнулся Верхотин. — Если речь о моих подопечных, то у них не будет. — Катерина покачала головой. — А если о нас с вами, — он сделал паузу, — это зависит только от нас.

— Я готова, — ответила Катерина.

Мать с трудом сдержала вздох облегчения.

Верхотин продолжил.

— Значит, оформим то, что вы привезли, как биодобавку, — сказал он спокойно, теперь уже как о чем-то обыденном. — Сами знаете разницу между лекарством и соединением, лекарством не являющимся. — Ксения Демьяновна услышала тихий смех — Катерина. — Мы с вами понимаем друг друга, мне это нравится. — Теперь его смех, Верхотина.

Ксения Демьяновна снова припала к отверстию. Она увидела, как Василий Кириллович сощурился и быстро окинул ее дочь взглядом. Видимо, Катерина что-то уловила в его глазах, подумала мать, заметив, как быстро она сложила руки на груди. Закрылась, а потом быстро расцепила их, опустила на колени, положила ногу на ногу и покачала носком туфли. Однако мать улыбнулась. Для тех, кто умеет читать язык тела, многое ясно. Похоже, Катерине он не просто не противен, а интересен, не важно, что он старше ее вдвое.

— Понимаете, — пробормотала она, откинувшись на спинку стула и заправляя за ухо отросшую русую прядь, — уже вошло в привычку, во всем…

— Во всех, — поправил ее Верхотин.

— Да, во всех сомневаться. — Засмеялась. — Я не учла, с кем говорю. Вы знаете все о… обо всех…

Доктор неторопливо кивнул:

— Увы. — Седой ежик не шелохнулся, когда он нарочито низко наклонил голову. Еще недавно, отметила Ксения Демьяновна, у него была борода, но он сбрил ее. Не хотел ли он стать моложе из-за Катерины? Все знали, что он вдовец, его жена умерла от инсульта рано и внезапно. — Моя работа — знать о других больше, чем они сами о себе. Это увлекает! — Он сказал это с такой юношеской интонацией, что Катерина рассмеялась. Ксения тоже фыркнула, довольно громко, и испугалась, не выдала ли она себя.

Но эти двое, похоже, увлеклись собой.

— Вы просто артист. — В голосе дочери мать услышала облегчение.

Доктор Верхотин снова кивнул:

— Меня могут взять в кукольный театр. По протекции племянницы.

Внезапно Катерина встала со стула, шагнула к нему, привстала на цыпочки и, сложив губы трубочкой, ткнулась ему в щеку.

Вот это номер! Ксения Демьяновна чуть не захлопала в ладоши. Катерина — молодец!

— Спасибо. — Так же быстро Катерина отошла на шаг.

— Вашими талантами, Катерина, будем живы. Вы сами не знаете, что делаете. — Голос доктора звучал иначе; сердце Ксении Демьяновны забилось быстрее. А он чуткий человек. Так почему бы нет?

Катерина махнула рукой:

— Что мои таланты без вас…

— Тоже правда. — Доктор не стал спорить. — Точнее, без таких, как я. Пробиться сквозь стену из тех, кто ничего не понимает, но подписывает бумаги, тем, кто все понимает, но ничего не подписывает, жизни не хватит. — Он фыркнул, довольный сказанной длинной фразой, в которую он вложил еще более долгие размышления.

Катерина кивнула. Следом за ней мать. Все так. На самом деле, сколько еще ждать, когда закончится бумажная работа, когда признают соединение ее дочери лекарством?

Ксения Демьяновна кивала не из материнской солидарности. Она уже с пристрастием расспросила специалиста — этот немолодой человек жил в Доме на Каме с таким же, как у нее, диагнозом. В часы просветления он рассказал ей, что работал в фирме, которая готовила документы для регистрации. Одно лекарственное средство — семь тысяч евро. Одна биологически активная добавка, то есть БАД, — полторы. А если закажут разработку технологий, отработку лабораторных условий с последующей регистрацией и внедрением — пятнадцать тысяч минимум.

Что ж, доктор Верхотин — удача для Катерины. Но, вздохнула Ксения Демьяновна, только как коллега. Не стоит предаваться иллюзиям. Надо искать того, кто годится безусловно.

Назавтра она позвонила Вечному Другу. И он, конечно, нашел.

Да, он нашел, так что первый этап плана развивается как надо. Конечно, она задала ему сто вопросов и дала сто указаний. Она точно помнит. Да-да, помнит, несмотря на всякие сенильные бляшки в мозгу.

— Ты в нем уверен? — спросила она, выслушав выходные данные Вадима Журавлева.

— Не просто уверен, он хорошо проверен. — Краткость ответов всегда импонировала Ксении.

— Сведи ненавязчиво. Если не сойдутся, ищи новый вариант.

— Как скажешь, командир. — Он усмехнулся. — Но они подойдут друг другу еще лучше, чем мы с тобой.

— Что ты имеешь в виду?

— Не только в постели, но и вне ее, — ответил он.

Она засмеялась.

— Мы с тобой подходим и в деле тоже, я надеюсь, — предупредила она его.

— Не сомневайся, Ксюр. — Он назвал ее старым студенческим именем. Тогда охотно болтали о сюрреализме, а Ксения Улановская больше всех. Она и вела себя как "полный сюр".

— Надо же, помнишь, — заметила она. — Начинаем. Но чтобы полный реализм, без сюра.

— Ничего сверхреалистического, — пообещал он. — Молодые люди встретятся, понравятся друг другу. Обещаю.

Ксения улыбнулась. После этого она внимательно всматривалась в Катерину. Она уже знала от Вечного Друга, что Катерина с Вадимом встретились и не разошлись. Она заметила какую-то мягкость в дочери, улыбчивость вместо прежней суровости.

— Подвигается дело? — спросила мать, когда в прошлый раз вышли гулять в поле. Оно цвело, ромашки и колокольчики — хоть на картину Пластова и его современников.