Командный состав в подавляющем большинстве был выборным. Исключение составляла Казанская станица. 27 февраля (12 марта) красными была перехвачена телеграмма из Казанской в Шумилинский уряднику Симонову: «Я назначен высшими властями командиром Казанского полка. Вы назначаетесь командиром Шумилинского полка. Произведите полную мобилизацию и учет нашего оружия и снаряжения. Есть ли у вас пулеметы? Ожидайте дальнейших распоряжений. Егоров»[173].

Дисциплина была своеобразной. Кудинов писал в мемуарах: «Ни суровой подневольной дисциплины, ни смертных приговоров у меня не было». Военно-полевые суды, карательные отряды, контрразведка «были исключены». «У меня была полная свобода политического мнения, – писал Кудинов, – каждый казак мог исповедовать какую угодно идею, мог открыто говорить, и никакого преследования на него со стороны других не было. Для провинившихся у нас был народный суд: провинившегося судили сами казаки в той части, в которой проступок был совершен»[174].

Повстанцы решили: «Мы восстали против расстрелов, а потому у себя полевых судов не вводить»[175].

Подобная дисциплина на первых порах отрицательно сказывалась на боеспособности. Так, хутор Панкратов, присоединившийся к восстанию, получив приказ выслать разъезд в сторону Слащевской, собрал хуторской сбор, долго обсуждал приказ, затем выслал двоих добровольцев в санях, запряженных одной лошадью.

Повстанческое руководство стало подтягивать дисциплину. Приказ № 32 по Верхне-Донскому округу от 27 апреля (10 мая) 1919 года гласил:

«Второй окружной съезд представителей станиц и фронтовых частей в заседании своем 18 и 19 сего апреля между прочим обсуждал вопрос о частичных наших неудачах на фронте. Обменом мнений было установлено, что неудачи эти по большей части объясняются не превосходством сил противника и не его стойкостью в бою, а нашей неорганизованностью и разрозненностью действий наших боевых частей.

Неорганизованность наша замечается с самых малых боевых частей, с сотен.

Граждане сотни, избравши себе командира, не считают своей обязанностью всецело подчиняться ему и беспрекословно исполнять его боевые распоряжения, а напротив, стремятся боевые распоряжения делать скопом – с согласия всей сотни». Съезд постановил образовать суды сотенные, полковые и дивизионные, которые избирались из трех человек и секретаря. Высшим судебным органом в округе считался Народный суд[176]. Ему были подсудны дивизионные командиры и даже командование повстанческой армии. Подсудимые приговаривались к порке от 15 до 50 розог и до 100 розог, «если провинившийся допустил преступление, которое послужило причиной лишней потери бойцов или неудачей в бою»[177]. Высшим наказанием считались розги и выселение с конфискацией имущества из пределов области[178].

Опираясь на этот документ, командный состав потребовал полноты власти, «низы» сопротивлялись.

Интересен документ: «13/5. Начдивом 1 дивизии Ермаковым был отдан приказ о введении в войсках строгой дисциплины и предоставления неограниченной власти военному совету, комсоставу. На что части дивизии в своих постановлениях высказались за строгую дисциплину, но против предоставления полноты власти командному составу. Причем наказание за все проступки, совершенные казаками или командным составом, налагаются сотней»[179].

В своих листовках, подбрасываемых в красные части, казаки писали: «У нас свобода, равенство, братство. Жалования у нас нет ни командирам, ни рядовым. Вот это равенство и братство трудового народа»[180].

2 (15) апреля приказом № 23 по Округу был объявлен единый для всех «приварочный оклад», «провиантский оклад» и «фуражный оклад»:

Говядины – 1 фунт.

Сала – 10 золотников.

Крупы пшенной – 24 золотника.

Подболточной муки – 6 золотников.

Хлеба – 2 фунта.

Крупы пшенной – 24 золотника.

Овес и ячмень – 12 фунтов.

Сено – 10 фунтов.

Военнопленным:

Говядины – 24 золотника.

Сала – 5 золотников.

Крупы – 12 золотников.

Хлеба – 1 фунт.

Крупы смешанной – 12 золотников[181].

Напомним, что фунт равен 400 граммам, а золотник составляет 1/96 часть фунта – 4,266 грамма.

Приказом № 34 от 1 (14) мая по округу из провиантского оклада и казаков и военнопленных крупу убрали, оставили лишь хлеб из смешанной муки[182].

Казаки Верхнего Дона восстали под белыми повязками, о чем свидетельствуют очевидцы 27 февраля (12 марта) – «У многих на фуражках нашита белая лента»[183] – и приказ № 11 (14) марта 1919 года по Верхне-Донскому округу: «Приказываем гражданам снять белые повязки впредь до распоряжения Военного отдела, которому поручается установить отличия, характеризующие настоящее народное восстание»[184].

Пока окружной военный отдел разрабатывал новые знаки отличия, часть казаков ударилась в другую крайность. 15 (28) марта член РВС 8-й армии Якир докладывал, что повстанцы выходят в бой с красными повязками[185].

Возможно, в итоге появились красные и белые повязки (белая сверху), возможно, нашивки крест-накрест, что означало «конец кровопролитию и скорейший переход к мирному труду»[186]. К красному флагу были пришиты белые ленты. Очевидцы говорили, что нашивки на рукаве были «клином».

Можно установить время введения новых знаков различия. 22 марта (4 апреля) советская разведка донесла: «Повстанцы носят на рукаве красные и белые нашивки»[187]. Казанцы и мигулинцы с красными повязками ходили дольше. 16 (29) апреля разведка экспедиционной дивизии 8-й армии докладывала: «Казаки заменили красные повязки на рукавах красно-белыми, местами офицеры надевают погоны»[188].