– Да, да, да, что-то припоминаю, – ответила Татьяна и, встав, отправилась в соседнюю комнату к ящичку-сейфу, в котором лежали очень важные бумаги.

Через минуту она принесла небольшую коробочку размером чуть больше ладони.

– Вот, держи, – протянув коробочку дочери, сказала женщина.

– Я потом посмотрю, перед сном, если ты не против, – отложив темно-вишневую коробочку, сказала Катерина, – а теперь рассказывайте, как вы.

«Болтали так до темноты…» Разговор лился, словно весенний ручей, быстро, но спокойно, без «лишних» эмоций.

– Так где же папа? – перед тем, как расходиться, спросила Катерина.

– Он много работает сейчас над каким-то проектом, – ответила Татьяна и, быстро пожелав доброй ночи, отправилась спать.

Уже лежа в кровати, девушка вспомнила о коробочке. Включив светильник, который светил так же мягко и уютно, как и пять, десять и пятнадцать лет назад, она взяла ее в руки. Мягкая, но слегка колючая, как щеки дедушки, не брившегося целую неделю. От нее веяло чем-то очень приятным, таким забытым, но все еще теплым и добрым.

В коробочке лежало кольцо, по виду золотое, с небольшим ярко-зеленым камнем, и потертая, старая бумага, исписанная аккуратными буквами.

«Здравствуй, дорогая Катюша!»

Она и забыла, когда ее так называли в последний раз.

«Если ты это читаешь, значит меня уже, скорее всего, нет среди живых. Да, я говорил, чтобы тебе отдали это после шестнадцати лет, но на самом деле просил после моей смерти.

Катенька, я бы не писал просто так, ты понимаешь. Я хочу сказать тебе одну очень важную вещь.

Я прекрасно знаю твоих родителей, папу и, тем более, маму. Маму особенно.

Расскажу тебе чуть-чуть, но не все; если захочешь, можешь у нее потом расспросить.

Когда твоя мама была еще подростом, она очень любила рисовать. Рисовала она кругом: на обоях, на столе, в тетрадях и учебниках. И рисовала вообще все, что видела: меня, свою маму, комнату, цветы, людей и природу. Не раз она так увлекалась этим занятием, что забывала ложиться спать. Но мы ее не ругали, не говорили ей, что это вредно или плохо. Мы позволяли ей наслаждаться этим. И вот когда пришел час выбирать университет, она сразу же указала на художественную академию. И мы были готовы.

Но потом что-то пошло не так. Она перестала рисовать, а после первых шести месяцев забрала документы и через год поступила на экономическую специальность. Когда она еще жила с нами, мы с мамой часто слышали, как она плачет по ночам. Но сделать ничего не могли, потому что после каждого нашего вопроса она отвечала, что сама так решила и это по-настоящему правильное ее решение.

И вот когда-то мы с ней поговорили, и я узнал, что она сама глубоко несчастна, потому что забросила любимое занятие по глупой ошибке.

Чего же я тебе пишу, спросишь ты.

Катюша, ты знаешь, я тебя очень люблю, всем своим сердцем. И очень хочу тебя попросить: не иди на поводу. Ты должна быть тем, кем захочешь. Наверное, это единственное, что ты должна. Прошу тебя, заклинаю, не рушь свою жизнь, как это сделала твоя мама. Не забывай, кто ты там внутри, чего ты хочешь. На самом деле хочешь! Устрой эту жизнь, она ведь так коротка. И никогда не опускай свои чудесные руки!

Когда-то, если ты помнишь, ты брала меня и бабушку за руки, тянула в зал и показывала, как ты называла, «спуктакли». И петь ты любила, и пела всегда. И знаешь, очень красиво.

Катенька! Я очень тебя люблю и желаю тебе только добра, поэтому не бойся, иди против всех ради своего счастья, только если это тебе очень надо. Не бойся ничего! Прошу тебя, не бойся.

Всего тебе самого лучшего, мое маленькое солнышко.

Помни, я всегда буду смотреть за тобой оттуда, с небес. Увидишь когда-нибудь стаю птиц на рассвете, обещаю, это буду я.

Твой дедушка.»

Маленькие соленые капельки мягко падали на пожелтевшую бумагу. Катерина отчаянно осматривала комнату, дабы где-нибудь найти дедушку. Она точно знала, что он с ней, потому что сразу так тепло стало на душе, так светло, как на летней заре. Откуда-то на ее должны были смотреть эти светло-голубые глаза, глаза, как море, необъятные, добрые, такие красивые и таинственные.

Засыпая, она вспоминала все лучшее, что бывало с ней в детстве. Но неожиданно ей пришла в голову одна идея. Быстро вскочив с кровати и набросив на горячее тело халат, она побежала в комнату к родителям. Отца, как ни странно, не оказалось дома. Но это было, скорее, к лучшему.

– Мама, ты спишь? – прошептала она, войдя в темную комнату.

– Нет, – бордо ответила Татьяна, – а ты чего не спишь?

– Мам, – игнорируя вопрос, продолжила Катерина, – давай поговорим. Пошли на балкон.

– Ну, пойдем.

На открытом балконе было не холодно. Только совсем недавно насупил вечер, поэтому было достаточно тепло и уютно. Мухи, комары и прочая живность летела на свет, но совершенно не мешала им.

– Мама, скажи, а почему ты бросила художественную академию? – спросила девушка, когда они сели в кресла, укутавшись в легкие пледы.

– Это очень долгая история, и я не хотела бы ее ворошить, – не удивившись вопросу, ответила женщина.

– Ладно…

Прошло больше двух минут, как они замолчали. Но когда в воздухе стала ощущаться неловкая пауза, которая обычно бывает при разговоре двух незнакомых людей, Татьяна заговорила:

– Мне тогда было девятнадцать лет, а может, и все двадцать. Как сейчас помню, я любила рисовать. Я жила этим, – она смотрела куда-то далеко вперед, на усыпанное звездами небо, но на самом деле смотрела далеко назад, в такое же темное прошлое, – и смело поступила на художника. Ах, как я была счастлива, Катерина, как я была тогда счастлива. И казалось, все идет ровно как должно: у меня были отличные отметки, педагоги меня хвалили, я развлекалась с друзьями. Я жила. А потом влюбилась.

Она немного подождала, отвернув лицо от дочери, и потом продолжила:

– Он учился на одном потоке со мной. Безумно красив и, как мне казалось, очень умен. Стоило ему войти в аудиторию, как девушки, в том числе и я, забывали про все остальное, роняли кисти или даже холсты. И была влюблена, но, к сожалению, он меня не замечал.

Прошло около месяца. Тогда я сдавала очередной рисунок, и он подошел ко мне. Поздоровался, познакомился и пригласил погулять. Потом как-то так все закрутилось, что у нас начались регулярные свидания.

Подул ветер, колючий и очень неприятный. Где-то за балконом парил мужчина, худой, очень худой, с безумно-острыми скулами и безжизненными губами. Его черные глаза смотрели не на Татьяну, а в ее душу, точно раскапывая сырую после дождя могилу. У каждого Боль выглядит по-разному.

– То было зимой, я как раз заканчивала сдавать сессию, когда это произошло. Ему нужно было сдать какой-то экзамен, а так как у меня были отличные успехи в том предмете, он позвал меня к себе на квартиру, чтобы я помогла ему нарисовать. Как я могла быть такой глупой?! Он предложил вина, чтобы было легче общаться. Я, как последняя дурочка, согласилась, и после этого мало что помню. А потом на следующий день я подошла к нему и спросила, когда мы встретимся следующий раз. На что он ответил: «никогда». Я не поняла, спросила еще раз и узнала, что он проигрался в карты, а я была желанием.