«Что говорить? – спрашивал он себя. – Так бы много сказал, а не могу».

– Ну что, кто первый бросает? – спросила Любовь, стоя в черном платье за пределами могилы, повернувшись к ней спиной.

– Если хочешь, – сказала черноглазая девушка пустым голосом, – я уступаю.

– Подбросим монетку?

– Ставлю на орла, – ответила Боль.

Голубоглазая девушка подбросила высоко вверх золотую монетку. Та сверкнула и упала прямо на мягкую ладонь девушки.

– Орел! Я бросаю первая.

Боль взяла в руки два кубика-кости.

– Мы так давно не виделись, – начал Рей, – и не увидимся больше никогда. Знаешь, когда я в последний раз видел твои глаза, я их даже не запомнил, хотя столько раз смотрел в них. Я уже забыл, что ты говорила тогда, что обсуждали. Я забыл все. Прости меня.

Первый кубик медленно полетел на землю. Упав, он еще несколько раз подскочил, будто не желал предаваться холодной земле, но все равно упал.

– Два.

– Кидай второй, – сказала Любовь.

– Но я так много хочу тебе сказать, представить себе не можешь, – продолжал говорить Рей, считая, что постепенно сходит с ума, но совершенно не боясь этого, – и все равно не знаю, что говорить. Знаешь, а я ведь каждую весну езжу в Вену, чтобы тебе не было обидно. Хотя, скорее всего, тебе уже все равно. И это так больно. Боже, Софа! Как мне не хватает тебя, твоих рук, твоего трепетного дыхания, твоего запаха, прекраснее которого я еще не встречал в своей жизни.

Второй кубик так же нехотя летел вниз. Он упал, но не отскочил, а начал вращаться, быстро, очень быстро.

– Как же мне плохо, – Рей не боялся проявлять слабость, жаловаться или горевать, плакать и сокрушаться, и не потому, что здесь никто не увидит, а потому, что знал: Софа бы поняла и приняла, – умерла ты, но с тобой умер и я.

– Пять, у тебя семь, моя очередь, – сказала девушка, что стояла спиной, и подняла кубики.

– Когда-то ты сказала, что сильнее меня. Тогда мы тоже стояли здесь, – говорила Боль, смотря в никуда.

Любовь внимательно взглянула на соперницу, будто пыталась увидеть что-то. Но ничего не было видно, потому что она не могла смотреть в эти пустые глаза. Любовь, к сожалению, не может заглянуть туда, где пусто.

– Господи, – он уже говорил с небом или с тем, кто мог сидеть там, – почему? Зачем ты забрал ее у меня?! Ты ведь такой добрый! Ты должен делать добро людям, а не разрушать их! – он упал на колени, почти уже рыдая; каждая часть тела дрожала, пульсировала, но парень сказал еще не всё.

Кубик вылетел из рук прекрасной девушки. Он падал не так долго, гораздо быстрей, чем в предыдущий раз.

– Один, – пусто усмехнулась Боль.

А он все говорил, почти кричал, надрывая свои легкие:

– Я ведь так любил тебя! Почему ты не со мной! Зачем было все это?!

Он чувствовал, что что-то поглощает все, что есть в нем, безвозвратно забирая, а взамен оставляя пустоту. Боль теперь смотрела не в никуда, а на него, впитывая до последней капли все чувства, которые могли остаться.

– Я так хочу быть с тобой, но знаю, что этого не будет. Я бы отдал все, чтобы ты снова была со мной. Мы бы уехали далеко-далеко, только вдвоем. Ничего не мешало бы. Ты снова была бы жива! Была бы здесь, улыбалась! Боже, ну вернись, пожалуйста, вернись!

Он все понимал, но хотел, чтобы было так. Чтобы все снова стало хорошо, чтобы он был нужен тем, кто нужен ему. Но так не было.

Второй кубик, брошенный Любовью, упал.

– У меня шесть. Значит, всего семь, – в недоумении произнесла Любовь. – И что делать?

– Ты ведь никогда не будешь рядом. Так почему мне так плохо? Почему я не могу жить, зная, что тебя рядом нет? Что делать со всем этим, что внутри горит? Я ведь мог тебя спасти, взять с собой – и все было бы хорошо! Ну почему, почему?!

Рей просто закричал в небо. Горькие слезы катились по лицу, попадая в глубокие морщины, которые вызвала чудовищная гримаса. Он царапал себя и больно бил по ногам.

– Можно я тоже кину, – сказала еще одна девушка, медленно появившаяся из ниоткуда, примерно оттуда, куда смотрела раньше Боль.

Свобода по-прежнему была прекрасна. Так же, как и все, в черном платье, со своими серебряными кольцами, светлыми глазами и бледной кожей. Белоснежные волосы развивались на ветру, точно парус корабля, плывущего по буйному морю.

Девушка с голубыми глазами протянула кости. Та повертела их в руках и спросила:

– Они, правда, так много решают?

– Как видишь, – холодно ответила Боль.

Парень лежал на холодной земле, смотря в небо и очень тяжело дыша, точно его легкие что-то протыкало. Мимо проплывали облака, но в них не было фигур или маленьких животных. А он и не смотрел на них, потому что из-за слез ничего не было видно. Лежал он так, прилипнув к земле, минут десять, постепенно успокаивавшись. Слезы уже не шли, а просто застыли небольшими озерцами на его мутно-зеленых глазах, ожидая, когда же их вытрут.

– Знаешь, мне стыдно, – говорил Рей, отдышавшись – я бы хотел, чтобы ты отпустила меня. Чтобы я мог жить нормально, не забывая тебя, но и не вспоминая каждую минуту. Я любил тебя, но хочу любить кого-нибудь еще. Я просто хочу жить.

Ее кубик не падал на землю, а медленно, словно летя, спускался к ней.

– Три, – сказала Боль, даже не смотря вниз, – у тебя три.

– Что ж, – сказал Рей, встав с колен и вытирая слезы, – я, наверное, пойду.

Он, дотронувшись до каменных и холодных рук ангела, попрощался и пошел.

– Еще один я кину потом, – сказала Свобода и пропала.

Солнце нехотя выглядывало сквозь серые облака, но, когда Рей пришел домой, оно уже опускалось за тучи. Бордово-синий закат пылал во всю свою силу, давя на чаек, которые под его силой оседали на острые скалы. Море тихо нашептывало земле свою колыбельную, а деревья, кусты и цветы уже давно заснули. Прохладный ветер лишь изредка поглаживал их хрупкие листья.

Рей вошел в свою комнату – здесь ровным счетом ничего не изменилось. Та же мебель, стоящая по своим местам, те же стены и обои, свидетели прошлого, те же книжные шкафы и полки, все то же. Только уже потускневшие, начинающие обесцвечиваться и меркнуть, сливаясь друг с другом.

Он был совершенно без сил. Юношу сильно клонило в сон, тем более что в комнате было приятно прохладно и свежо. Пахло морем.

Заснул он сразу же, как только его голова дотронулась до мягкой подушки. Рей крепко спал, не реагируя на посторонний шум, когда домой вернулись его родители. Каждая часть его тела просила об отдыхе и получила его.