Врачи попросили этого чиновника о необходимых медикаментах для лечения обширных ожогов, а он чего-то ляпнул про дедовские методы лечения мочой. Ещё стал распаляться, мол, наш солдат, панимашь, и в огне не горит и в воде не тонет! Дескать, среди нас сопливых хлюпиков нет, и всё такое в том же духе. То есть подтвердил лужёной глоткой неизменную закономерность, что о доблести и героизме больше всего кричат те, кто надёжно и гарантировано защищён от попадания на передовую. Это был представитель той самой армейской элиты, которая менее всего стремится жертвовать жизнью и благосостоянием ради победы, так как для этого всегда можно найти кого-то попроще.

Феликс Георгиевич слушал-слушал, потом вдруг какая-то неведомая сила подняла его с койки. И хоть был он уже без ноги, но умудрился схватить оратора за горло и предложил проверить, не утонет ли он сам в моче. Коли наш человек в воде не тонет, так может и в других жидкостях продержится? Несколько раненных вошли в такой же кураж, наполнили тут же целое ведро, сами догадайтесь, чем, и… Эксперимент показал, что в экскрементах жизнь для человека, пусть даже военного, невозможна. Снабженец, правда, не утонул, но очень уж обиделся.

Феликса Георгиевича хотели даже под трибунал отдать, а потом решили: шут с ним – в тюрьме совсем бандитом станет. Понизили в звании за недостойное поведение и отправили домой в чине капитана с дешёвым протезом на обрубке ноги. Ему бы покаяться, но этого он делать совсем не умел, и уметь не собирался. Наоборот, сказал: «Жаль, что не утопил».

Так неожиданно для себя оказавшись на гражданке, по мужскому обыкновению он сразу раскис и запил, что называется, по-чёрному. Жена его, по женскому обыкновению пыталась «бороться за мужа». Но однажды она ему так надоела с этой борьбой, что чуть не порешил благоверную. Запомнил только её испуганное лицо, как она хватает детей и убегает от него. А у него в руках – нож. Как?! Откуда? Сам испугался больше жены. Понял, что дошёл до ручки, до края. Пора останавливаться. У жены его возникла совершенно недопустимая по мужскому мнению для истинной женщины мысль: «На кой чёрт мне это надо? Я имею полное право на элементарное женское счастье, а великомучениц в русских святцах и так слишком много». Она сгребла двоих детей в охапку и укатила к маме в Псков. Феликс Георгиевич на неё, против обыкновения мужей, у которых всегда жена виновата, не обижался за такой фортель, а очень даже понимал. Тем более, благодаря её поступку, он вовремя опомнился и нашёл в себе силы остановить это медленное самоубийство. Понял, что не просто ногу потерял на войне, а всего себя там оставил. И с этим надо что-то делать.

Зачем он продолжает воевать, создавая сложные условия жизни для самых близких, хотя им и так не сладко? Легко жене было мотаться с ним всю юность по точкам службы? И должна ли женщина подыгрывать и прислуживать этим завоевавшимся дуракам? Что для её мира все эти бессмысленные войны, где они так остервенело молотят друг друга ради какой-то им самим непонятной цели?

За что ты там воевал? «Ради Родины», как лениво блеют избитые слова языки тех, для кого эта самая Родина ничего не значит? Нет, не за свою страну ты воевал, не за благополучие собственных детей, а за обогащение и бесконечное благоденствие чуждой тебе и совершенно чёрствой к таким, как ты, верхушки – различать надо. Если бы ты воевал ради СВОЕЙ страны, в твоём городе по идее не должно быть нищеты и бездорожья, твои дети должны учиться в лучшей школе. А здесь до сих пор нет ни одной нормальной дороги! Двадцать первый век на носу, а кругом бродят какие-то оборванцы, которые по пятьдесят лет непонятно на кого отпахали на заводах и в колхозах, и теперь на бомжей стали похожи. Любой мент по незнанию в кутузку может упечь как «асоциальный элемент». Что они обрели, когда ты якобы ради них свою кровь проливал где-то на чужбине? Ни-че-го.

Собрался он поехать к сестре, но потом передумал. Не захотел её расстраивать своим растерзанным видом. Старшую сестру он обожал и всегда тайно жалел. Была она замужем за матёрым бандитом, хотя при этом умудрялась быть счастливой, так как очень любила своего мужа. Из трёх её младших братьев Феликс Георгиевич был средним. Старший из них – Всеволод Георгиевич был физиком-ядерщиком и ещё в Перестройку уехал с семьёй в Иран. Младший состоял одно время в банде свояка и несколько лет тому назад был убит в уличной перестрелке. Так что из всего некогда большого их семейства сестра осталась самым близким ему человеком. Неугомонный свояк тоже звал в свою банду-команду, но Феликс Георгиевич отказался. Сказал, что навоевался и настрелялся в людей до боли в руках.

Поехал куда-то на Урал в заброшенный монастырь, так что некоторые решили, будто стал он отшельником. Но на самом деле Феликс освоил там кузнечное ремесло, да так виртуозно и самозабвенно стал им заниматься, что от заказов отбоя не было. Он делал непередаваемой красоты решётки для особняков новорусской элиты и такой же непередаваемой изящности оградки на кладбища. Для тех же новых русских. А поскольку и особняков, и богатых могил в последние годы стало появляться всё больше и больше, то и работа стала приносить хороший доход.

Феликс Георгиевич вернулся в родной город, поселился в опустевшем родительском доме и стал выполнять самые разные работы на заказ. Одному банкиру он выковал для усадьбы в Подмосковье точную копию ограды Летнего сада с такой же точной копией ворот Екатерининского дворца в Царском Селе. И хотя классицизм ограды и рококо ворот плохо сочетались друг с другом, но такие нелепые заказы не обладающих вкусом и стилем богачей были нормой. Да и отчего же не выковать, раз человек платит за свой каприз такие безумные деньги? Другому заказчику, финансовому директору солидной столичной фирмы, Феликс сделал копию ограды Фонтанного дома для особняка в Испании. Когда того нашли убитым в этом самом особняке, уже его родственники заказали ограду на могилу в виде решётки Певческого моста в Петербурге. Так же ему заказывали чеканку и травление для отделки богатых гробов.

Благодаря родству с Авторитетом, на него никто никогда не «наезжал», как на других граждан, занимающихся успешной индивидуальной трудовой деятельностью. Третью часть заработанных денег Феликс регулярно и без каких-либо дрязг отсылал бывшей жене в Псков, хотя она даже на алименты не подавала, испытывая перед ним определённое чувство вины. Но он сам так по-мужски распорядился своими доходами. Купил хороший импортный протез с имитацией суставов, научился на нём ходить. Женился на вдове с двумя детьми, через три года родили ещё двоих. Жил, в общем-то, тихо и размеренно. Недостатка ни в чём не испытывал, но и к излишеству себя не приучал. Пить бросил ещё до поездки в монастырь, а теперь выпивал только 23-го февраля на День Советской Армии «боевые» сто грамм. Других праздников не признавал. Так же не признавал он называть этот день Днём Защитника Отечества. Функция армии – выполнять приказ командования, а что взбредёт в голову командованию – защищать или атаковать своё Отечество – никто не знает. Военная тайна. Но присяга не должна исчезать вместе с уходом полководца, а что касается командования, то теперь каждый сам себе генерал.

Целыми днями он пропадал в своей мастерской. Редко кто видел, чтобы он что-то рассказывал или смеялся. Потом прикупил ещё пилораму и увлёкся работой по дереву. По учебникам сам освоил столярку, резьбу, мозаику и многие другие способы обработки древесины. Даже научился готовить липу для выделки шкатулок и матрёшек, а также наловчился вытачивать эти изделия на токарном станке, что является высшим пилотажем в токарном искусстве, если кто не знает. Его жена, учительница рисования и внучка потомственного богомаза, виртуозно их расписывала и даже наладила сбыт в сувенирный магазин в Петербурге.