Британская железнодорожная сеть в 1830 году (линии Хадсона выделены жирным). Источник: The Railway King, by Richard S. Lambert, London, George Allen & Unwin Ltd, © 1964, p. 57. Copyright ©1934 HarperCollins Publishers.

Британская железнодорожная сеть в 1849 году (линии Хадсона выделены жирным). Источник: The Railway King, by Richard S. Lambert, London, George Allen & Unwin Ltd, c 1964, p. 238. Copyright c1934 HarperCollins Publishers.

Вечером того же дня специальный поезд доставил новости об избрании Хадсона из Сандерленда в Лондон, а на следующий день другой поезд привез экземпляры лондонских утренних газет с упоминанием о событии обратно в Сандерленд. Бурно празднуя победу, Хадсон бросал газеты в толпу и кричал: «Смотрите, смотрите, интеллект торжествует!»245 Два месяца спустя, на банкете в Сандерленде, он снова воодушевил местную публику, сообщив, что вкладывает дополнительные средства в верфи: «Не вижу причин, по которым хлопок из Санкт-Петербурга [82] и товары из Китая и других уголков мира не могли бы поступать в порт Сандерленда, если мы тут все обустроим… Только вообразите, мы станем Ливерпулем и Манчестером целого света»246.

Казалось, он почти не спал; в ночь на 3 мая 1846 года, например, он проработал в палате общин до 2.30 утра, немного подремал, а затем сел на ранний поезд до Дерби, примерно на полпути между Лондоном и Йорком, где располагалась штаб-квартира Мидлендской железной дороги, одной из его компаний. Там он объяснил потрясенным пайщикам суть своих двадцати шести парламентских законопроектов, которые объединяли железнодорожные и канальные маршруты, предусматривали строительство новых путей и расширение старых. Этот план требовал 3 миллиона фунтов стерлингов инвестиционного капитала; Хадсон честно признал, утешив скептиков, что многие новые проекты провалятся, но в совокупности они позволят создать широчайшую региональную железнодорожную сеть. Заручившись заранее поддержкой посредников и клакеров, он легко сломил разрозненную оппозицию в лице пайщиков-диссидентов и заставил остальных одобрить все двадцать шесть законопроектов247. Как писал один его современник, «чудилось, будто ничто его не утомляло, будто ничто не может сломить его тело. Он сражался в парламентских комиссиях изо дня в день; он спорил, умолял и жестикулировал с такой серьезностью, каковая редко не приносила ему успеха в достижении цели. Сегодня он в городе уговаривает комиссию, а завтра уже убеждает в чем-то архиепископа. Утром улаживает притязания конкурента в отдаленной конторе, а во второй половине дня приводит в смятение фондовую биржу248 каким-то смелым coup de main» [83].

Умение Хадсона сосредотачиваться и способность считать на лету поистине завораживали. Часто замечали, как он запрокидывает голову, прикрывал глаза – и точно предсказывает доход от недостроенной линии или оживленно ведет два разговора одновременно. У деловых партнеров тряслись поджилки, если они понимали, что напортачили, но Хадсон легко прощал, а его щедрость по отношению к сотрудникам и к совершенно посторонним людям вошла в легенду. К сожалению, ловкость в обращении с числами и безумные переговоры имели оборотную сторону: он чрезмерно полагался на словесные распоряжения и не вел ни бухгалтерских книг, ни записей своих крупных сделок, поскольку исходил из убеждения, что все его желания будут выполнены249.

В Англии, где в 1843 году не было и 2000 миль железных дорог, к концу 1848 года насчитывалось более 5000 миль путей; Хадсон владел путями протяженностью около 1450 миль и фактически являлся монополистом на северо-востоке страны250. Планировалось дальнейшее строительство: парламент утвердил прокладку 800 миль в 1844 году, 2700 миль в 1845-м и 4500 миль в 1846 году. Метод Хадсона (и большинства его коллег) предполагал продажу акций за небольшой первоначальный взнос с последующим полным выкупом гораздо позже. Новые акции обычно выпускались под дивиденды близко к 10 процентам годовых, несмотря на то что строительство, не говоря уже об операциях и доходах, еще не начиналось; пайщики в массе своей, привлеченные высокой доходностью, не замечали очевидного: отсутствие доходов подразумевало, что первые дивиденды должны поступать из свеженакопленного капитала (сегодня принято говорить о схеме Понци [84]), а для поздних вкладчиков и вовсе дивиденды – просто фикция. Хадсон подпитывал это безумие, делясь новостями о парламентских перспективах собственных проектов. И вишенка на торте: вплоть до последней стадии пузыря плотная северо-восточная железнодорожная сеть Хадсона препятствовала прокладке конкурирующих линий.

Помимо поборников прогресса вроде Бланта и Хадсона, общественности и политиков немалую роль в раздувания пузыря 1840-х годов сыграла пресса. Вообще говоря, в ту эпоху четвертое сословие делилось на две группы: на «старую прессу», образчиком которой была лондонская газета «Таймс», и «новую», репортажно-железнодорожную, наподобие «Рейлвей таймс»; первая выражала крайне ортодоксальный скептицизм, зато вторая усиленно раздувала пламя спекуляций. На пике пузыря публика могла выбирать минимум из двадцати «железнодорожных» изданий, на финансирование которых учредители компаний щедро выделяли от 12 до 14 тысяч фунтов еженедельно рекламными доходами (пожалуй, эти средства было бы куда разумнее потратить на строительство). Публиковалось столько пафосных статей о новых начинаниях, что, как писал один наблюдатель-сатирик, «возрадовалась вся комиссия из сквайров и баронетов. Законопроект теперь точно пройдет палату общин. Инженером при них состоял Стефенсон [Роберт Стефенсон, сын Джорджа]; властелином и магнатом был Хадсон, а банкиром Глин. Прибыль, как нас скромно извещают, не превысит пятнадцати процентов»251. Согласно одной типичной статье, железные дороги были новым чудом света, которое опоясывало земной шар:

«Не довольствуясь тем, чтобы сделать Ливерпуль своим домом… они облегают поясом весь земной шар. Далекая Индия соблазняет своими водами, а Китай прислушивается к голосу чародея-кондуктора. Разрушенные холмы и разбитые алтари древней Греции скоро услышат гудок паровоза или же превратятся в святыни коммерции силой тех величественных инструментов, что пересекают реки, преодолевают пространства, расширяют торговлю, объединяют конфедерации, посредством которых обретает зримое воплощение адамант, а человек принимает власть над временем и пространством»252.

Еще в 1843 году британская экономика понемногу оправлялась от «несварения желудка» 1836–1837 годов, но уже осенью 1844 года банки выдавали ссуды под 2,5 процента; хуже того, они охотно принимали в качестве залога железнодорожные ценные бумаги, которые повсюду считались «абсолютно надежными». В списках подписчиков встречались позиции, которые заставили бы покраснеть американского ипотечного брокера начала 2000-х: военный офицер на половине оклада, зарабатывающий 54 фунта стерлингов в год, приобрел акций на общую сумму 41 500 фунтов стерлингов по нескольким спискам; из двоих сыновей уборщицы, живущих на чердаке, один набрал акций на 12 500 фунтов стерлингов, а второй – на 25 000 фунтов стерлингов, не ведая, разумеется, как он будет расплачиваться; миллионы фунтов стерлингов в акциях принадлежали пайщикам с фиктивными адресами253.

По словам анонимного обозревателя, английская общественность «словно обезумела от