Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она уже представляла, как начнет осуждать их. Больше, пожалуй, достанется отцу Антонио, как человеку, который не выдержал испытание отречением от мирской жизни. И не только нарушил обет умерщвления плоти, но и искусил чистую, неопытную душу. А после нужно поговорить с горничной.
Но вскоре поняла, что у нее нет доказательств. Нетрудно догадаться, как они отреагируют на обвинения с ее стороны. Скорее всего, рассмеются, а могут и надерзить. Этого в одинаковой степени можно ожидать от каждого. И еще не известно, кто проявит большую активность. Марыся может прямо заявить, что ей, Беате, просто завидно. Отец же Антонио, конечно, сделает изумленные глаза, начнет говорить о том, насколько греховно то, о чем думает княгиня. А если Острожская продолжит упорствовать, может забыть не только, что он духовный наставник, но и о приличии.
Запомнилось, как смотрел на нее при первой встрече. Даже удивилась, неужели так может глядеть на женщину святой отец. Но отогнала прочь свои мысли, подумав, что просто показалось. А получилось, что уже тогда заприметила его истинную сущность. Если же попытается урезонить, то может и саму ее обвинить в том, что она вместо воспитания дочери, наставления Гальшки на путь истинной веры, живет грешными мыслями.
Княгиня поднялась, отошла от камина, еще больше кутаясь в домашний халат. Остановилась, не зная, как быть. И вдруг словно почувствовала чей-то взгляд — обжигающий, пронизывающий насквозь. От него даже стало не по себе. Резко обернулась, и глаза ее встретились с глазами… Ильи. Покойный супруг не смотрел на нее укорительно или осуждающе. В его взгляде чувствовалось столько нежности, что она прислонилась к нему, протянула руки, чтобы обнять, но вдруг стремительно опустила их.
Побоялась не этого внезапного прикосновения, а что большой холст от тяжести ее тела не удержится…
Этот портрет Ильи они заказали еще до его болезни. И не здесь, в Остроге, а в Кракове. Когда были только невестой и женихом.
Как-то прогуливались вдвоем по залам Вавельского замка. На стенах висело немало гобеленов, картин. В том числе и портретов королей. Илья внимательно всматривался в их лица, словно старался каждого запомнить. Тогда она не удержалась, рассмеялась:
— Ты такой внимательный, словно все — твои родственники.
Илья, продолжая оставаться серьезным, ответил:
— С детства у меня это.
— Что? — не поняла она.
— Люблю запоминать облики тех, кого давно нет в живых.
— И где ты этому научился? — она продолжала улыбаться.
— В нашем родовом замке также много портретов.
— Острожских?
— Острожских, — подтвердил он. — С давних еще времен.
— Больше, чем здесь?
— Конечно, меньше.
— Как в замке моей мамы?
— Видимо, больше.
Переехав в Острог, она убедилась, что их и в самом деле больше, чем в замке Костелецких. Илья и тогда знал это, но ответил уклончиво, потому что всегда был очень тактичным, видимо, считал, что сравнением не в ее пользу может обидеть.
А тогда она поинтересовалась:
— Вы приглашали заезжих художников?
— Отец рассказывал, что мой дедушка, Константин Иванович, любил этим заниматься. А о некоторых работах уже и трудно сказать, когда они появились. Иногда Острожские заказывали свои портреты, приезжая в Краков, другие города.
Тогда она загорелась:
— Давай и твой закажем?!
Он начал отказываться, но потом согласился при условии, что на холсте они будут вдвоем. Однако Беата настояла:
— Повенчаемся, тогда можно и вдвоем. А пока пусть тебя нарисуют.
Словно чувствовала, что потом будет поздно. Илья согласился. Нашли художника. Фамилию его она забыла. Да, видимо, и не слишком известным был. А вот портрет получился хорошим. Особенно глаза. Выразительные. Будто пронизывают насквозь.
Тогда этот взгляд ей, по правде говоря, не очень нравился. Казалось, нет в нем искренности, доверия. Но прошло время, не стало Ильи, пронеслись годы, будто резвые кони, и поняла она, что муж таким ей еще больше нравится. Словно издали, из неизвестности всматривается в свою жену, пытаясь узнать, как живет она, что на сердце у нее, что тревожит.
Как же она не догадалась в эти минуты, наполненные нелегкими размышлениями, обратиться к нему, поговорить, посоветоваться. Подошла к портрету. Показалось, что Илья хочет что-то сказать. Но, как ни силится, ничего не получается.
— Ильюша, — начала просить. — Не мучай меня, хоть слово скажи.
Просит и плачет, слезами заливается. Но не легче от этого становится, наоборот, еще больше тоска гложет и появляется какая-то внутренняя боль — такая ноющая, что никакого спасения нет. Только и остается переждать ее. Да как переждать, когда и конца-то ей не видно?
— Ильюша! — заломила руки Беата. — Неужели не видишь, как тяжело мне. Помоги, прошу, больше не на кого надеяться. Все только поучать норовят, но никто, ни один человек не удосужился понять, что на душе у меня.
Плачет княгиня, лицом прислонясь к портрету. Так тесно прижалась к холсту, будто чувствует теплого дорогого ей человека. И кажется Беате, что уже не только тепло от портрета исходит, а будто дыхание чувствуется.
Подняла голову, вгляделась в облик Ильи…
Трудно поверить, но шевелятся его губы. Едва заметно шевелятся, словно отозвался он на просьбу и хочет что-то сказать.
— Говори, не мучай меня! — еще больше залилась Беата слезами.
И внял Илья ее мольбе.
— Знаю, женушка, нелегко тебе живется, — шепчут его губы.
Вытерла княгиня лицо, а слезы все равно ручьем льются.
— Не обращай, Ильюша, на это внимания, — просит. — Ничего поделать с собой не могу. Не обращай, говори…
— Нелегко тебе, Беата, — продолжает супруг, — но мне не легче!
— А разве мертвые чувствуют? — удивилась она.
— Не так, как живые, конечно. Но и нам нет покоя, если что-то делается не так.
— Что не так? Неужели я тебе не жена верная?
— Слов нет — верная. Но не только в этом дело.
— А в чем, Ильюша?
— За доченьку нашу сердце у меня болит, — продолжает шепотом князь.
— Аль не стараюсь я, — оправдывается Беата, — чтобы ни в чем Гальшке не отказывать?
— Стараешься, но нет у вас согласия.
— А в чем вина моя?
Хочет Илья спокойным казаться, но видит Беата, не получается у него:
— Ты же мне слово давала?
Поняла она, что Илья имеет в виду:
— Сдержала бы его, Богом клянусь, если бы сын родился.
— А дочка разве не моя кровная?
— Как ты можешь сомневаться?!
— Не сомневаюсь, а только напоминаю: береги Гальшку.
— Буду беречь, — обещает Беата.
Ожидает, что Илья еще что-то скажет, но смотрит на портрет: губы мужа сжаты, не шевелятся. А так хочется поговорить с ним.
