привыкнуть к мысли, что можно оставаться русским и православным, живя в обстановке «латинского» Запада и по его обычаю, но постепенно крепло сознание, что светская жизнь, быт частный и государственный – самостоятельная область деятельности и творчества, не зависимая от церковной, с ней не соизмеримая и потому ей ни в чем, по существу, не противоречащая. Рост светской культуры, светского просвещения был лишь одной из сторон культурного перелома, пережитого Московской Русью в XVII в. Сложные политические задачи государства выдвигали новые воззрения на быт государственный, и то отделение «дел гражданских» от «дел церковных», какое было провозглашено на соборе 1667 г., знаменовало не только попытку отстоять независимость церкви, но и назревшую необходимость секуляризации самой идеи государства, которое имеет свои цели и задачи, не зависимые от церковного руководства религиозной и нравственной жизнью верующих. Средствами светского просвещения, заимствуемыми с иноверного Запада, вскормлено в XVII в. представление о государстве, которое возьмет на себя руководство жизнью нации в ее политическом быту, в народном хозяйстве и мирском, житейски нужном просвещении. Программа этой широкой системы государственной опеки над народной жизнью ради земных политических и культурных целей, не зависимых от церковно-религиозных воззрений, развита при царе Алексее в трудах пришлого питомца Западной Европы Юрия Крижанича. Он мечтал приобщением к западной культуре сблизить русское общество и с католической вероисповедной основой Запада. Но осуществление этой государственной и просветительной программы Петром Великим, найдя опору в культурных силах протестантского Севера, привело к торжеству светского государства и новой светской культуры над средневековыми идеалами священного царства и оцерковленного государства, дорогих его отцу и людям старого поколения. Преобразованная Никоном и царем Алексеем церковь отступила в область частной и общественно-бытовой религиозной жизни, а последователи «начальных отцов» старой веры прокляли новое государство и новую культуру, как проклинали и церковные новшества, нарушавшие цельность московской национальной традиции.

VI. Внешняя политика при царе Алексее Михайловиче

Перестройка внутренних отношений Московского государства под державой царя Алексея совершалась в связи с огромной затратой сил на борьбу с внешним врагом. Ее результаты тесно сплелись с новыми тенденциями московской жизни, так как выводили ее государственность из рамок великорусской племенной замкнутости на более широкое поприще «всероссийской» политики. Поднялась борьба за Западную и Южную Русь, подготовленная вековой традицией русско-литовских отношений и, в свою очередь, подготовившая основные черты всей политики XVII и XVIII вв., до ее завершения императрицей Екатериной II. В первую половину XVII столетия усилия Московского государства сосредоточены на том, чтобы укрепиться на тех позициях, какие удалось удержать за собой. Пришлось примириться на западе с потерей Финского побережья, Смоленска и Северской Украйны; на юге и юго-востоке ряд обширных фортификационных работ в 30—50-х гг. XVII в. создал непрерывную линию укрепления от Ахтырки на реке Ворскле до Уфы, чем значительно облегчена была оборона этой тревожной границы. Но потери были слишком чувствительны, отняли у Москвы прямой путь на запад, отрезали ее от Поднепровья. Почти беспрерывная борьба на юге против татарских набегов указывала на необходимость пробиться к Черному морю как единственной спокойной границе, способной обеспечить мир с этой стороны. Но Московское государство было еще слишком слабо для подобного предприятия, да и технические трудности похода по степи на Крым издавна останавливали воинственные планы. Для борьбы с татарами нужны были опорные пункты в нижнем Днепровье и в южных степях, куда все смелее тянулась русская колонизация. Только что собравшись с силами, Московская Русь стояла перед неизбежностью широкой активной политики, чтобы сломить условия, которые не только непрерывно грозили ее безопасности, но и слишком связывали развитие ее народного хозяйства, лишая ее свободных торговых путей для участия в международной торговле и замыкая пути колонизационного движения в манившие земледельца богатые южные области. Эти элементарные мотивы к попыткам наступательного движения углублялись и осложнялись вековой национально-религиозной традицией, призывавшей к вмешательству в судьбы русского по крови и православного по вере населения за пределами Московского государства. События, разыгравшиеся в Речи Посполитой, дали решительный толчок к выходу московской политики из неустойчивого равновесия в тесных и искусственных границах. Восстание Богдана Хмельницкого создало положение слишком острое, чтобы его разрешение не коснулось насущнейших интересов Москвы. Казацкий вождь после неудачных попыток выгодного компромисса с польской властью искал помощи у турецкого султана, у Швеции и Москвы. Но если другие сношения были делом личной политики гетмана, то вопрос о переходе из-под польской власти под «высокую руку» московского царя ставился на очередь настроением малорусского общества и рядового его духовенства. Это настроение стало определяться со времени восстановления православной иерархии 1620 г. Ставленник иерусалимского патриарха Феофана, митрополит Киевский Иов Борецкий, сделал за десять лет своего святительства весьма много не только для возрождения в населении православного рвения, но и для пропаганды симпатий к Москве и заводил даже речь на Москве через своих посланцев о том, чтобы Малороссии «быть под государевой рукой». С тех пор установилось усердное покровительство царя и патриарха южнорусской церкви, хотя малорусские иерархи со времен Петра Могилы изменили взгляд на Москву и, дорожа церковными сношениями и получаемой материальной поддержкой, устранялись от каких-либо политических вопросов и смотрели скорее с прямым недоверием на суровую московскую власть. Но традиции Борецкого жили в среде монашеской и в среде приходского белого духовенства, а через них и в массе малорусского населения. Еще при самом начале восстания Хмельницкого в Москву сообщали, что простонародье толкует о переходе под ее власть, а в трудную годину 1649 г. после Зборовского договора сам гетман обратился к царю с просьбой о принятии Малороссии под свою оборону. Вопрос стал определеннее и острее после неудач, поразивших Богдана в 1650 г., и их последствия – неприемлемого для Украины Белоцерковского мира. Московское правительство не сразу ответило на призыв Хмельницкого; оно чувствовало себя связанным по «докончанию» с Польшей, выясняло шансы войны и условия соглашения с гетманом. В 1651 г. дело обсуждалось на Земском соборе и были намечены предварительные шаги – попытка дипломатического вмешательства в защиту казаков и дипломатической демонстрации, чтобы создать предлог к разрыву мирного договора. Вторично, после новых заявлений Хмельницкого, малороссийское дело послужило предметом суждений собора 1653 г., на котором было объявлено решение принять Малороссию под царскую власть и начать за нее войну с королем Яном Казимиром; 8 января 1654 г. Хмельницкий и вся старшина целовали крест на верность царю Алексею. Так совершилось присоединение Малороссии к Московскому государству. О сути этого «присоединения» историки до сих пор держатся разных мнений. Условия взаимных отношений вырабатывались после присяги, были редактированы в форме протокола переговоров, гетманских «статей» и московских ответов и не получили строгой и ясной формулировки. За гетманом сохранено право иностранных сношений