работа с помощью древних греческих рукописей, так как и в них было многое, что с течением времени отпало и изменилось. Принципиально реформа признавалась восстановлением старины; Арсений Суханов дважды ездил на Восток и вывез богатое собрание древних греческих богослужебных книг. Но он же привез точные сведения о различиях между русским и греческим обрядом и даже об осуждении на Афоне наших книг за их ошибки и отступления от принятого у греков. Ученые-справщики из малороссов работали преимущественно не по старинным рукописным книгам, русским или греческим, а по новым венецианским изданиям, какими пользовалась греческая церковь. Так сложилась почва отношений и фактов, на которой вырос тяжелый разлад, а затем и церковный раскол. Противники Никона резко осуждали его деятельность – и как патриарха-управителя, и как исправителя книг и обрядов. Гневно встречал он критику, видя в ней прежде всего непокорность людей из рядового по сану духовенства своей высокой власти, и громил их ссылками и заточениями. Царь верил патриарху, был подавлен его сильной волей, хотя скорбел о прежних близких и почитаемых людях, с которыми было сердце всего дворца, царицы Марьи и ее близких. Но по существу царь мог быть только с Никоном, а не с ними. Их вражда к грекам и малороссам, их стремление сохранить национальную церковную старину противоречили основным настроениям царя Алексея, увлеченного идеалом вселенского православного Востока с московским царем во главе.

Пока все спорные вопросы не сходили с почвы разлада между патриархом и группой священников, они могли казаться частичной, хотя и острой смутой, лишенной общецерковного значения. Спорные исправления и распорядки воспринимались противниками Никона как его личное дело, которое с ним и погибнет. Они считали возможным апеллировать на патриарха царю, подавая ему челобитные, полные жалоб и обличений. Они чувствовали себя в лоне вселенской церкви, а в раздоре только с временным управителем Русской церкви, которой сами были духовными членами. Однако весь разлад приобрел иной и более принципиальный характер, как только дело церковных преобразований отделилось от личности Никона. Толчок к тому подал разрыв согласия между царем и патриархом. Все поведение Никона выражало то представление о преимуществе духовной власти перед светской, которое являлось отрицанием не только исконной зависимости Русской церкви от московских государей, но и дорогого царю Алексею учения о святости царского сана. Царь мог еще допустить самостоятельность действий патриарха и его влияние на дела государства как следствие личного доверия своего к Никону. Но Никон не довольствовался ролью своего рода временщика и подчеркивал, что свою опору видит не в милости царской, а в правах своего сана. Как во внутреннем строе церковных отношений, так и в отношениях церкви к государству Никон шел путями не обычными. Его манил образ патриарха – неограниченного властителя церкви, не зависимого ни от какой земной силы, наместника Христова, и он узнал его в римском первосвященнике: Никон внес в издание «Кормчей книги» перевод знаменитой Donatio Constàntini, грамоты, обосновывавшей папские притязания на светскую власть легендой об уступке императором Константином Великим папе римскому прав на Западную империю. К идейному спору эти тенденции привели только после падения Никона, но пропитанная ими практика всех отношений обусловила резкий разрыв царя с патриархом.

Своей безудержной «властительностью» Никон скопил много раздражения в духовенстве и боярах. Тяготила она и царя Алексея, которому близкие люди настойчиво указывали, как патриаршее самовластие унижает сан царский. Личное охлаждение между царем и Никоном дало последнему почувствовать, что почва под ногами заколебалась, и он решил уходом с патриаршества поразить царя и заставить его смириться. Но царь Алексей предоставил ему удалиться в Воскресенский монастырь и испросил через бояр его благословения на передачу блюдения патриарших дел крутицкому митрополиту Питириму. Так настало в 1658 г. положение, трудное и для церкви Русской, и для царя Алексея. Никон недолго мирился с потерей власти и развернул ряд притязаний, совершив крайне резкие политические выпады против светской власти и повинующегося ей духовенства. Он держался того взгляда, что, и отстранившись от фактического правления, он не теряет патриаршего сана, осуждал действия своего заместителя, настаивал, что, кроме него, некому поставить нового патриарха. На соборе, который был созван царем в 1660 г. для обсуждения создавшегося положения, раздались голоса против признания Никона низложенным или суда над ним: его можно только «молить сыновним повиновением, да исправится во нраве своем». Правда, собор пришел к выводу, что Никон достоин лишения не только патриаршества и архиерейства, но и священства; но это решение было оспорено по существу Епифанием Славенецким и Игнатием Иевлевичем, а последний указывал, что без участия вселенских патриархов дело Никона вообще неразрешимо. Оно и затянулось на несколько лет – до 1667 г., в течение которых руководство делами церкви фактически сосредоточилось в руках царя. На это царское господство в церкви обрушилась негодующая и не знавшая меры полемика Никона. Видя, как «царское величество расширился над церковию», Никон решался утверждать, что все духовные лица, назначенные по царскому велению, «не избрани от Бога и недостойны», а все их церковные действия недействительны, так что «такова ради беззакония все упразднилося святительство, и священство, и христианство», и, видно, пришло уже время, когда Антихрист «повелит себе кланятися нечувственно, якоже ныне архиереи… кланяются царем», так что, заключал раздраженный Никон, «от сего разумеем, яко последний час есть». Мало того, он пытался призывать духовенство к активному сопротивлению светской власти, дал волю своему раздражению против Уложения, требуя, чтобы духовенство не подчинялось его узаконениям и суду Монастырского приказа. Но Никон был одинок и бессилен. Был момент в 1664 г., когда он решился на попытку вернуться патриархом в Успенский собор, но царь его не принял. Пришлось уехать, согласиться на формальное отречение от патриаршего престола. Никон еще ставил условия – сохранение титула, управления и доходов нескольких монастырей и т. п., но было уже поздно: передача его дела на суд собора при участии восточных патриархов была решена окончательно.

В таких условиях выяснялась в то же время судьба церковных преобразований. Царь Алексей взял этот вопрос в свои руки. Казалось, что с устранением Никона падет главное препятствие к установлению мира в Русской церкви. Ведь Никон, не без настояний царя Алексея, примирился с Нероновым, тогда уже иноком Григорием, на компромиссе взаимного признания старых и новых книг равноценными. Церковные новшества входили в жизнь, царь сам распространял новые книги через Тайный приказ, буря разногласий как бы затихла. В 1664 г. призван в Москву Аввакум, принят ласково и с почетом. Однако разногласия оказались слишком коренными, чтобы уладить их личными переговорами и уступчивостью. Неронов настаивал на избрании нового патриарха собором