того, что он был применен к дочери рейхсфюрера, дает нам возможность обратиться к ее отцу с просьбой пересмотреть его отношение к программам фон Херфа, и, таким образом, возможно… – Маренн сделала паузу, – я очень надеюсь на это, спасти Гленна Миллера. Во всяком случае, дать ему возможность дождаться конца войны в каком-то отдаленном лагере для военнопленных на щадящем режиме.

– Использовать психотропный аппарат против дочери рейхсфюрера! – Де Кринис взволнованно заерзал на стуле. – Фон Херф с ума сошел! Бедная девочка! У нее такая лабильная, чувствительная психика. Он мог сделать ее инвалидом на всю жизнь. Для чего? Чем она опасна? – восклицал профессор.

– Да, Гудрун пережила тяжелое потрясение, – согласилась Маренн. – И наша задача как раз и состоит в том, чтобы определить, в какой момент это было сделано и для чего. Дело в том, что консультация проходила без ведома фрау Маргарет, как вы понимаете, Макс, – сообщила она, понизив голос, – только с разрешения отца. И происходило это на явочной квартире гестапо. Правда, рейхсфюрер распорядился отключить записывающие устройства. Но теперь, я думаю, он даже будет рад, что Мюллер не до конца выполнил его распоряжение и кое-какие материалы мы все-таки получили. Вот эти материалы нам и надо будет проанализировать, Макс, – заключила она. – Не далее чем через два часа, – она взглянула на часы, – я получу их из четвертого управления. Думаю, нам надо рассмотреть их, не откладывая. Дело это серьезное, как вы понимаете, Макс, – уточнила Маренн. – И опасное. Фон Херф тоже понимает, что совершил просчет, который может погубить всю его карьеру. Он боится и потому тоже может начать действовать в любой момент, а не исключено, что уже и начал.

– Что вы имеете в виду, фрау Ким? – спросил профессор с явной тревогой в голосе. – На вас кто-то напал?

– Пока нет, – ответила Маренн сдержанно. – Но, как я понимаю, это не исключается. Оберштурмбаннфюрер Скорцени прислал сегодня своего адъютанта Фрица Рауха как постоянного охранника ко мне. Причину мне не объяснили, но догадаться нетрудно – кому-то из покровителей фон Херфа не нравится наше расследование, и они хотели бы его закрыть. Кто эти покровители, мы не знаем, но я не исключаю, что это высокопоставленные люди. Иначе как фон Херф получает в распоряжение лаборатории наркотические препараты, а соответствующей службе ничего об этом не известно?

– Я понимаю, фрау Ким, – лицо профессора посуровело, он побледнел. – Вам надо быть осторожной. Это очень правильно, что господин Раух будет постоянно вас охранять. Очень своевременное решение, – одобрил он. – Со своей стороны я, как и обещал, переговорю с профессором Майндорфом и предупрежу Фредерику, мою жену, что сегодня вернусь домой поздно, а вполне вероятно, что не приеду и вовсе, – добавил де Кринис с сожалением. Зная, как привязан профессор к жене и дому, Маренн едва сдержала улыбку. Такое решение для Макса – настоящее испытание.

– Я буду ждать вас в своем кабинете, – добавил профессор с готовностью. – И приглашу профессора Майндорфа. Это будет правильно?

– Да, – подтвердила Маренн. – Только предупредите его о неразглашении, еще раз повторю, это все очень секретно и опасно.

– Да-да, конечно, фрау Ким, – быстро согласился де Кринис.

– А где же список медикаментов на следующий месяц для снабженцев из Главного медицинского управления? – вспомнила Маренн. – Фрау Кнобель сказала мне, что вы искали меня, Макс, чтобы его подписать.

– Да-да, конечно, – де Кринис встрепенулся и, открыв ящик стола, достал папку с документами. – Я и забыл. Это неудивительно. Еще бы – такие новости! Вот ознакомьтесь, фрау Ким, – он протянул папку Маренн. – Надо отослать на днях.

Маренн открыла папку. Пробежав взглядом напечатанный на машинке текст, кивнула:

– Я вполне согласна.

И поставила подпись.

– Тогда оставайтесь на месте, Макс, и ждите моего звонка, – сказала она, возвращая папку профессору. – Как только я получу документы, я позвоню вам, что выезжаю. Сразу начнем работать.

– Хорошо, фрау Ким. – Де Кринис с готовностью кивнул, но все так же нервно дергал пальцами край манжета. – Я буду здесь. И буду ждать.

Маренн вышла из кабинета де Криниса, оставив профессора размышлять над тем, что он только что услышал. Приветливо улыбнувшись секретарше, пошла по коридору к лестнице. Она понимала, что в сложившихся обстоятельствах отправиться домой к Эльзе за материалами в одиночку она не сможет – Раух обязательно поедет с ней. С одной стороны, это обеспечивало ее безопасность, а также сохранность документов, что также было важно. Но тем не менее ее не оставляли сомнения: не получил ли он через Скорцени каких-либо особых указаний от Кальтенбруннера. Ситуация была очень сложная и неприятная. Она и Фриц давно знали друг друга, ей было прекрасно известно о чувствах, которые Фриц к ней испытывал. Они вместе совершили рейд в Арденнах, и он не один раз спасал ее от гибели. Он всегда заботился о ней, она привыкла ему доверять. Но пока было совершенно неясно, кто на какой стороне играет, кто стоит за фон Херфом, и любая оплошность могла обернуться проигрышем, катастрофой. А на кону стояла жизнь – не только жизнь одного человека, Гленна Миллера. Но и многих заключенных лагеря Дахау, которые и так, лишенные человеческих условий содержания, еще подвергались варварским экспериментам. Ведь, используя эту историю с Гудрун, можно и вовсе попытаться закрыть лабораторию в Дахау. И множество людей тогда получат возможность дожить до освобождения. Нельзя даже ценой собственной жизни, нельзя убедить рейхсфюрера закрыть лагеря вовсе, по крайней мере, пока силы рейха не подошли к концу. Но можно закрыть лабораторию фон Херфа и тем облегчить положение узников. Маренн твердо решила для себя, что постарается это сделать. Но как быть с Раухом? Сказать ему или не сказать, зачем она едет к Эльзе? Ведь он спросит обязательно. Она должна будет солгать? Или смолчать? А как быть дальше, когда они снова окажутся в такой ситуации, как в Арденнах, например, в окружении противника? Если доверие будет подорвано, как смогут они относиться друг к другу с прежней теплотой и преданностью? Солгать Рауху для нее было труднее, чем солгать Скорцени. Впрочем, на его вопросы она обычно не лгала, а просто отмалчивалась, если не хотела отвечать. И он поступал так же, когда она спрашивала его о его встречах с Гретель Браун, сестрой Евы, в самом начале – потом уже не спрашивала. Но Рауха ей упрекнуть было не в чем – он ни разу не предал ее. Память услужливо подбрасывала ей воспоминания о недавнем арденнском рейде, когда Фриц вытащил ее из-под гусениц горящего американского танка, как вдвоем им пришлось заменить погибший артиллерийский расчет у орудия и вести огонь, чтобы американские танки не ворвались на железнодорожную станцию. Он заряжал и стрелял из орудия, а она подавала снаряды. Лгать ему ей было очень тяжело. Но если сказать правду, в какое положение она его поставит? Если он получил приказ? Дисциплина есть дисциплина. Получил приказ – выполняй. Приказ обо всем докладывать Скорцени, а через него – Кальтенбруннеру, а через Кальтенбруннера – кто? Только Борман, глава партийной канцелярии, заместитель фюрера в НСДАП… За фон Херфом стоит Борман?

От неожиданного открытия Маренн даже споткнулась на лестнице и чуть не упала. В голове навязчиво кружилась схема, которая сложилась совершенно неожиданно. Фон Херф, использующий сильно действующий наркотик для экспериментов. Борман, у которого, как не раз говорил Шелленберг, налажены связи с Южной Америкой, а ведь