и описанные выше тревожные переживания, эти страхи могут быть чрезмерными, однако часто имеют реальную основу. С одной стороны, это связано с тем, что поведение наркозависимого в состоянии выраженной абстиненции/опьянения может быть открыто агрессивным, с другой стороны, общественная стигматизация, которой часто подвергаются родственники наркозависимых, может иметь яркие агрессивно-деструктивные проявления.

В. А., 58 лет, мать больного М., 32 лет, рассказала, что во время конфликта, связанного с тем, что она отказывалась дать сыну деньги (до этого мать неоднократно ходила занимать деньги у соседей по его требованию), он толкнул ее, в результате чего она упала, ударилась головой об угол стола и потеряла сознание. Очнувшись через несколько часов на полу кухни, В. А. поняла, что ей необходимо изменить свои отношения с сыном, поскольку в противном случае однажды он может убить ее в подобной ситуации.

Матери наркозависимых в беседе сообщали, что испытывали тревогу перед посещением общественных мест совместно с больным наркоманией ребенком. Такие переживания связаны с негативным опытом, как правило, окрашенным чувством стыда за поведение наркозависимого сына/дочери.

Л. В., 52 лет, мать наркозависимого Ю., 26 лет, описывая свое чувст во стыда, рассказала, что, пытаясь отвлечь сына от мыслей о наркотиках (больной пытался самостоятельно отказаться от употребления героина), поехала с ним в Эрмитаж. По дороге сын непрерывно пил пиво. Добравшись до музея, мать ненадолго оставила сына у входа, чтобы купить билеты, когда она вернулась, сотрудники милиции уже уводили его: оказалось, что больной решил справить «малую нужду» прямо на стену дворца.

В беседе матери рассказывали о собственных неудачных попытках самостоятельной реабилитации больного, когда, желая обеспечить ему занятость, брали его с собой в гости, на работу, прогулку и затем были шокированы его поведением (наиболее часто речь шла о воровстве и непристойных поступках).

В то же время мысли о необходимости оставить больных наркоманией дома без присмотра (особенно на длительное время) также были сопряжены с выраженной тревогой у их матерей. Во многом это было связано с материальным ущербом, который был обусловлен поиском средств на приобретение наркотических веществ больным. Для матерей были характерными такие фразы, как: «он вынесет из дома все, включая стены»; «устоит притон»; «сожжет квартиру и сам сгорит».

Мысли о возвращении домой для матерей, проживающих совместно с наркозависимыми детьми, также окрашены тревожными переживаниями. Семейная атмосфера, как правило, характеризуется высокой конфликтностью. При этом конфликты, связанные с наркотизацией, как затрагивают сферу взаимоотношений с самим больным, так и распространяются на отношения с другими членами семьи. Например, несогласие членов семьи по поводу того, как обращаться с наркозависимым (давать ли ему деньги, пускать ли домой и т. п.), может стать поводом для внутрисемейного конфликта, а также пространством для манипуляций со стороны больного.

В ряде случаев матери были вынуждены уходить из дома, поскольку это являлось единственно возможным для них способом избежать конфликтного взаимодействия с наркотизирующимся. Драматизм ситуации состоял в том, что в моменты такого вынужденного отсутствия связи с ребенком они ощущали невыносимую тревогу за его жизнь.

Другой характерной особенностью переживания тревоги у матерей наркозависимых является «ожидание» неприятностей. В беседе матери говорили, что даже в период ремиссии наркозависимого ребенка у них часто возникает «предчувствие надвигающейся беды», того, что наркозависимый «опять что-нибудь натворит».

Данная особенность матерей часто связана с феноменом, описываемым как «провокационное» поведение, обычно выявляемое в период ремиссии наркозависимых. «Ожидание» непрятностей «заставляет» мать предпринимать попытки постоянно контролировать своего взрослого наркозависимого ребенка. Это поведение матери является псевдоцелесообразным, поскольку делает отношения в семье более закрытыми, формальными и неискренними, поддерживая деструктивную семейную динамику. Однако оно представляет собой едва ли не единственный доступный для матери способ снятия своего излишнего эмоционального напряжения.

Следует отметить, что такие переживания во многих случаях подкрепляются реально происходящими с больным событиями.

Т. В., 62 лет, мать больного В., 36 лет, постоянно испытывала тревогу за сына (например, переживала, что его выгонят с работы; заберут в милицию), даже после того, как он прервал употребление ПАВ (ремиссия продолжалась 2,5 года). Женщина говорит, что ей необходимо было привыкнуть к хорошему. При этом больше всего Т. В. боялась, что он снова начнет употреблять наркотики, поэтому часто всматривалась в глаза, пыталась осматривать руки сына, контролировать его передвижения. Это, в свою очередь, сильно раздражало его, служило поводом для домашних конфликтов. Когда сын возобновил употребление, длительное время не хотела верить в это, хотя и заметила перемену. Говорит, что после произошедшего, наверное, уже никогда не сможет жить спокойно.

Только в отдельных случаях, при описании собственной личности, матери отмечали, что повышенная тревожность была свойственна им и до начала болезни ребенка. Так, например, они рассказывали, что если возникала какая-то проблема, то они не могли найти себе места, бывало, часами ходили по городу, пытаясь совладать со своим состоянием; в периоды сильного эмоционального напряжения (перед экзаменом, важной встречей) испытывали проблемы со сном, от волнения не могли уснуть, просыпались посреди ночи с чувством тревоги. В таких случаях можно говорить о наличии преморбидной личностной тревожности матерей, которая находит благодатную почву, усиливаясь и опредмечиваясь переживаниями за собственного наркозависимого ребенка.

В большинстве случаев у нас не было оснований предполагать наличие у матерей наркозависимых астенически-тревожной личностной организации, а выраженное переживание ими тревоги, как правило, легко объяснялось воздействием хронического стресса, обусловленного болезнью ребенка. В то же время длительное пребывание в ситуации гипермобилизации приводило к формированию сверхстабильной alarm-реакции и нарушению личностного управления тревогой, которая приобретала генерализованный характер, значительно дезадаптируя личность матери.

Кроме того, у матерей наркозависимых формируются специфические стереотипы поведения, помогающие снизить переживаемую ими тревогу. В связи с этим опасения и волнения, не связанные с состоянием аддикта, легко могут перерабатываться привычным образом, а именно – провоцировать сверхконтроль за состоянием наркозависимого. На когнитивном уровне любое беспокойство атрибутируется к привычным источникам опасения (наркотизации), на поведенческом уровне проявляясь активизацией стереотипов контроля наркозависимого.

Данные, полученные по шкале дефицитарного внешнего Я-отграничения, отражают наличие у матерей наркозависимых ощущения собственной слабости, открытости, беспомощности и незащищенности, склонности к «симбиотическому слиянию», а не к равноправным партнерским отношениям. Такие матери нуждаются в поддержке и одобрении окружающих, обычно жестко ориентированы на групповые нормы, интересы и правила, пренебрегая собственными потребностями для сохранения доброжелательности со стороны окружающих.

Обследованные матери говорили, что ощущают свою связанность с употребляющим наркотики ребенком «словно через пуповину». Для них были характерны высказывания типа: «мы лечимся», «мы болеем» и т. п. Некоторые обследованные говорили, что даже на физическом уровне ощущают связь со своим ребенком, который неосознанно воспринимается ими как продолжение собственного «Я».

Отражением симбиотических отношений также является часто выявляемая у матерей наркозависимых полная поглощенность жизнью ребенка.

Л. Г., 65 лет, мать больного С., 40 лет, прикладывает массу сил к