Из другой сумки гриди вынули небольшой мех. Вячемир открыл его и влил в чашу немного золотистого меда – на позолоченном дне чаши он играл, будто жидкий солнечный свет.

– Гой, земля еси сырая! – начала Ельга, встав над ямой и держа над ней чашу, будто Заря-Зареница – Утреннюю Звезду.

Ельга вылила мед из чаши в яму Киевские бояре и старейшины веси, а также сами тяжущиеся, почтительно, стараясь не толкаться, придвинулись и посмотрели, как мед впитался в землю.

– Приняла жертву Земля-Мать, – кивнул Вячемир. – Беритесь за дело ваше, сынки.

Легота и Держак поклонились на все четыре стороны, потом взяли каждый по вырезанному куску дерна и положили себе на головы. Придерживая их руками, ровным неспешным шагом двинулись в обход поля. Слегка кривились, чтобы сыпавшаяся сверху земля не попадала в глаза, но старались не сбиваться с шага и четко очертить границу – вдоль старой лядины до дерева с межевым знаком, потом до новой лядины и обратно. Свидетели молчали, внимательно наблюдая, как они идут.

Вот Держак и Легота вернулись и сложили дерн возле ямы.

– Принесите клятву, – распорядилась Ельга.

Отряхнув руки, братья принялись раздеваться. Сняли обувь, пояса; Свен подошел и быстро охлопал их, дабы убедиться, что на них нет ни ножей, ни еще каких-то поделок из железа. И сами братья, и прочие весняки смотрели на него с опасливым почтением: если Ельга была сошедшей с неба Солнцевой Девой, то ее брат казался Перуном – воплощением грозной силы, способной наказать нарушителя покона.

Два брата снова взяли дерн на головы и встали в яме на колени. От зрелища этого пробирало жутью: в белых сорочках, будто покойники, не защищенные ничем – ни поясом, ни железом – от высших сил всемирья, двое смотрели из земли, и земля, покрытая ростками, была у них на головах. Лица вытянулись и побледнели от сознания своего положения, и каждый видевший их сейчас испытывал дрожь, как будто сам ощущал под своими коленями неумолимый холод земной глубины.

– Вот это поле, что обошли мы сейчас, принадлежит нам, его мы с братом моим Держаком расчистили и распахивали своими руками, – произнес старший из братьев. – Его дед наш Несда, Мирославов сын, обещал по смерти своей передать нам двоим в вечное владение. В том клянемся Землей-Матерью, которая нас носит и кормит, и коли лжем, то быть нам землей покрытыми, первого урожая не дождавшись.

– Да будет послухом днесь сама Земля-Мать, и князь наш Ельг, отец мой, – Ельга вынула из-под платья и показала маленький зашитый мешочек, в котором была горсточка земли с могилы ее отца.

Со дня погребения старого князя она носила на себе эту землю как оберег, способный отвратить от нее всякое зло, пока не появился другой защитник.

Ельга перечислила других свидетелей – бояр и старейшин, потом сказала братьям:

– Клятва принесена и принята! Вставайте!

Братья вылезли из ямы и стали одеваться. Потом положили на дно два яйца, засыпали яму и вернули на место куски дерна. Вячемир и прочие бояре обсуждали с Шумятой, Теребуней и Будымом, кто кому какие скоты должен вернуть, чтобы никому не было обиды; когда братья оделись и подошли, стали обсуждать с Шумятой, как быть с нынешним урожаем. Ждать еще год возвращения своей собственности братья не хотели, но и у Шумяты нельзя было отнять урожай с земли, которую он сам вспахал и засеял. Сошлись на том, что жать будут братья, а Шумята получит половину умолота.

Ельга тем временем вытерла золотую чашу пучком травы. Руки у нее немного дрожали от волнения и воодушевления. Дело улажено, давний раздор прекращен. Почтительные лица весняков и своих бояр говорили ей, что обряд оставил глубокий отпечаток в душах. В том и состоит ее дело как наследницы древних жриц – позволить людям и богам услышать друг друга.

Пока она убирала чашу снова в мешок, к ней подошел Свен и остановился, положив руку на седло ее соловой лошади, отделанное красным и желтым шелком и тесьмой из черного конского волоса.

Закончив, Ельга повернулась и подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Она боялась, что брат ревнует к ее успеху, но в его чертах отражалась скорее непривычная ему задумчивость.

Свен посмотрел на ее грудь, где под платьем проступал небольшой мешочек. Раньше он не обращал внимания, что там у нее за оберег, а теперь узнал: вместе с сестрой и дух отца отчасти все время пребывает среди них.

– Отец был бы доволен, – сказал наконец Свен и отошел.

⁂

Назад в Киев выехали, когда длинный день поздней весны заворачивал к концу. Уладив дело, старейшины позвали киян на угощение, выставили скороспелой медовой браги на сушеных ягодах. Помня о пути назад под жарким солнцем, кияне не слишком на нее налегали; Вячемир тайком осаживал Гостыню, который иначе выпивал бы все, что ему наливали. Ельге прислуживали здешние девушки-невесты; все они были моложе нее на два-три года и, по одному образцу убранные, со свежими цветами, заткнутыми за очелья, казались ей все на одно лицо. Поднося или убирая что-нибудь, они норовили тайком прикоснуться к ее рукаву. Все они надеялись в близкие Купалии или хотя бы осенью, после жатвы, выйти замуж и этим путем пытались перенять у княжеской дочери побольше удачи и красоты.

Свен сидел рядом с сестрой. Порой Ельга косилась на него; он был задумчив, что придавало его лицу мрачный вид, и на девушек, хоть они все были весьма миловидны, ни разу не взглянул. Впрочем, те тоже поглядывали на него скорее с робостью: в его годы, суровый видом, он им не казался похожим на «жениха», хоть и княжий сын. Впервые Ельге пришло в голову: божечки, да ведь ему тоже понадобится жена! У другого отца он бы уже лет восемь был женат. Но старый Ельг с этим не спешил. Сын его давно получил свободу, но все же рождение от пленницы помешало бы ему жениться на дочери хорошего славного рода. А простую веснянку он бы и сам не взял. Что же решит об этом их неведомый брат Ингер, подумала Ельга с беспокойством? Как распорядится его судьбой?

А ее собственной – как?

Но вот кияне простились и поехали назад. Гостыня, все же успевший угоститься, запевал «Зелене жито, зелене, хороши гости у мене», отроки подтягивали.

Где-то впереди, за деревьями, раздался звук рога. Свен, возглавлявший отряд, придержал коня и прислушался. Кто-то вышел навстречу – Ельге было не видно за конскими головами, – донеслись возбужденные голоса.