У нее на глазах Славигость сблизился с туром почти вплотную и, изловчившись, ударил его кинжалом прямо в шею. Он метил в гривную жилу[20]; попади он туда, ему осталось бы лишь нажать на рукоять, чтобы острейшее лезвие рассекло жилы и мышцы, и тур был бы мертв через несколько ударов сердца.

Но в гривную жилу Славигость не попал: скачка по неровной лесной земле сбила руку. Однако острое лезвие кинжала вонзилось в мышцы шеи; ощутив резкую боль, бык дернулся, и Славигостю пришлось выпустить рукоять кинжала, иначе он бы вывихнул себе запястье.

Раздался неистовый рев, и у Ельги сердца скакнуло в пятки: она всей кожей ощутила, что совсем близко от нее находится дикий, мощный, разъяренный зверь. А между ними лишь Славигость и его лошадь.

Славигость отшатнулся, но кинжал остался торчать в шее быка, причиняя тому острую боль. Разъяренный, тур замедлил бег, повернулся и вдруг кинулся на боярина. Ельга успела лишь вскрикнуть – с быстротой, которой она не ждала от такой тяжелой туши, тур подался к Славигостю, нагнул голову, подцепил коня под брюхо своими огромными рогами и отбросил.

Раздался человеческий крик, ржанье лошади. Славигость и его конь просто исчезли – Ельга не могла оглянуться, чтобы посмотреть, куда они упали и что с ними стало. Лишь до ушей ее донесся, почти заглушенный прочим шумом, треск ломаемых веток и звук удара.

Тур оказался прямо перед Ельгой. Не зная, что ей теперь делать, она снова придержала лошадь, и та, сама утомленная скачкой, послушалась. Бык бил копытами в землю, опуская голову и яростно фыркая. Из холки его торчала посеребренная рукоять кинжала. Ельга даже не успела понять, чем ей грозит такое соседство; ее пугала сама близость этой разъяренной огромной туши.

А бык, и так не отличавшийся ни хорошим зрением, ни здравомыслием, смотрел на Ельгу и ее лошадь. Славигость исчез с его глаз, и теперь он думал, что его враг, причиняющий такую боль – вот это пятно соловой лошади с чем-то белым на спине.

И едва Ельга успела сообразить, что ей следует как можно быстрее отступить назад, бык бросился на нее. Ему оставалось несколько шагов; ни развернуться, ни ускакать она уж не успевала. Она сделала то единственное, что ей оставалось: резко подняла лошадь на дыбы, ею загородившись от рогов.

С разгону рога вонзились лошади в брюхо. От удара тяжеленного, разогнавшегося тела Ельга ощутила мощный толчок; мать-земля содрогнулась и швырнула ее с места прочь. Лошадь дико закричала и завалилась на спину; небо и земля поменялись местами в глазах Ельги, а потом земля ударила ее по боку, едва не вышибив дух. На ноги ей рухнула лошадь; ее кишки вывалились наружу, она продолжала истошно ржать и биться, и Ельга безотчетно попыталась отползти, чтобы не быть убитой тем или другим раненым животным. От смерти ее отделяла преграда не толще листочка березы – только это она сейчас и понимала. Край бездны был совсем рядом, оттуда дышало холодом, и вот-вот она туда соскользнет, скатится безвозвратно… Так внезапно – и непоправимо.

Бык стоял после удара, опустив рога и соображая, где теперь враг. Не в силах вдохнуть, Ельга лежала на земле. И увидела: сбоку на тура налетает Свен с копьем в руке и вонзает его зверю под лопатку.

От прямого мощного удара копье глубоко вошло в тело животного; бык дернулся так сильно, что переломил древко, и в руках Свена остался обломок. Однако он усидел в седле; лошадь его присела и попятилась.

Как во сне, не в силах шевельнуться, Ельга смотрела, как бык делает два шага к ней. Но он по сути был уже мертв; в сажени от нее он покачнулся, его передние ноги подогнулись, и он упал. Из ноздрей и пасти на зеленый мох выплеснулось немного темной красной крови.

В лесу было шумно: ржала умирающая лошадь, кричали отроки, но до Ельги эти звуки доходили издалека, будто она заткнула уши паклей. Перед глазами плыло, голова кружилась. Кто-то приподнял лошадь, высвобождая ее, потом кто-то взял ее на руки и отнес подальше от обоих животных. Она еще увидела, как десятский, Ольгер, замахивается топором над головой ее соловой; истошное ржанье наконец стихло, и тишина пролилась в уши блаженством. Однако в голове продолжало звенеть. Чувствуя, как ее кладут на ровную землю, которая не дергается, не скачет, не бьет ее и не пытается убить, Ельга с огромным облегчением зажмурилась.

⁂

Очнулась Ельга от того, что ее приподняли.

– Ле… Леляна! – послышался над ухом знакомый низкий голос, звучавший с непривычной неуверенностью.

Удивление – уже семь лет Ельга не слышала своего детского имени ни от кого, кроме забывчивых старых служанок, – помогло ей опомниться. Первое, что она ощутила, был запах лошадиного пота, и ее чуть не замутило. Стараясь избежать этой беды, она широко раскрыла глаза, одновременно делая вдох как можно глубже, но ребра отозвались болью, и она закашлялась пересохшим горлом. В глазах прояснилось не сразу, но потом она разобрала, что размытые пятна вокруг – это гриди, а загорелая рука с красной свежей ссадиной на костяшке кисти, обнимающая ее, принадлежит Свену. Она сидела на земле, привалившись спиной к его груди, а он, стоя позади нее на коленях, в другой руке держал священную золотую чашу, в которой плескался мед. Воды ни у кого с собой не оказалось, зато кто-то из бояр вспомнил про мед, оставшийся от угощения земли, и теперь Свен пытался ее напоить.

Ельга послушно глотнула, и это освежило ее. Она глубоко вздохнула, пытаясь понять, жива ли. Болела голова, болело все тело. Она вспомнила, как ударилась об землю, и снова болезненно зажмурилась.

– Дай мне встать, – прохрипела она.

Голос пропал – оказывается, она так визжала, пока шла схватка Славигостя с быком, что сорвала его, но совершенно этого не заметила. Теперь же ей очень хотелось убедиться, что у нее ничего не сломано.

– Кости вроде целы, – сказал Свен; в его грубом голосе слышалось непривычное волнение. – Я проверил. Ах ты, дурная голова! – выбранился он, помогая ей встать и придерживая. – Куда тебя леший понес, ёж твою кочерыжку! Я ж сказал тебе – жди на тропе! Он же мог тебя на рога насадить! Затоптать, как былинку!

Ельга тем временем утвердилась на ногах и убедилась: ноги держат, руки слушаются, только пальцы немного онемели. Белое платье было вываляно в земле и усеяно пятнами; к брызгам крови бедной кобылы прилип лесной сор. Сор набился даже в косу, и Ельга попыталась его стряхнуть, но убедилась, что руки тоже грязные и лучше не становится. В воздухе ощущалась вонь.

– Мне бы умыться, – пробормотала она.

– Мимо Мавкина ручья поедем – умоешься. А то ты сама как мавка страшная – как я тебя в город повезу, жма!

Ельга проверила, на месте ли мешочек с могильной землей, и облегченно вздохнула. А что если бы потеряла?

– Вот истинно, – Свен ткнул в него пальцем, – отец тебя спас! Это ты умно делаешь, что его землю носишь. Иначе пропала бы совсем, Ящер тебе в корень! Посиди пока.

Ельга с облегчением снова села – но уже не на землю, а на чей-то заботливо постеленный плащ. Закрыла глаза, сглатывая и переводя дух. Замирало сердце от ясного сознания, в какой опасности она была. На волосок от смерти, так и есть. И пусть Свен ругается – это такая мелочь по сравнению с тем, что она жива и почти невредима. Вот только Росинка бедная… Ельга пожертвовала ее жизнью, чтобы спасти свою.