Какой замечательный шел дождь! Будто кто-то на небесах дернул за веревочку, открывая неведомую преграду, и сплошным потоком обрушился на землю благодатный июньский ливень, отчаянный и шумный, безжалостно ломающий тонкие стебли цветов и наполняющий душу радостью дачного летнего бытия. В такой дождь чувствуется движение жизни. Конечно же, обманное. Сейчас, сейчас он закончится и обязательно произойдет что-то очень хорошее. Знаменательное. Значительное. Или просто перемены какие-нибудь. А пока можно стоять и смотреть, как тяжелые капли норовят залететь на веранду, подбираясь все ближе и ближе. Как весело разбиваются у ног, обдавая их мелкими колючими брызгами.

Запахло горелым. Маша нехотя оторвалась от созерцания разбушевавшейся не на шутку водной стихии, вернулась на кухню. Так и есть, котлеты можно выбрасывать. Подгорели. Придется снова размораживать фарш, лепить новые. Тем более времени у нее – навалом. Все еще спят после вчерашних посиделок с шашлыками, выпивкой да обязательным ночным купанием в теплой мелкой речушке. И неизвестно, сколько еще проспят.

Вот всегда так! Они, значит, дрыхнут, а она должна мыть вчерашнюю посуду и готовить обед. А все потому, что алкоголя терпеть не может. Не умеет она, как Инна, красиво раскрепощаться, блестеть глазами, громко хохотать над своими же злыми и циничными шутками, направленными чаще всего в ее, Машину, сторону… Нет, где справедливость, а? Почему ясная голова за похмельную отвечает? Почему ей приходится ждать, когда изволят проснуться Инна с Арсением, хозяева дачи, и ее муж Семен? Половина воскресного дня как в воду канула, скоро уже и домой собираться пора. Завтра ж на работу…

Она так вчера и не осмелилась спросить у Арсения, что с ним происходит в последнее время. За весь вечер он не сказал и двух слов. Морщась, пил водку через силу, выплескивая остатки в траву, смотрел на Инну тяжелым осатанелым взглядом, курил одну сигарету за другой. Что у него могло случиться? Дела на его фирме вроде идут нормально. Она-то уж точно знает. Недаром проработала у него юристом больше пятнадцати лет. И не столько юристом, сколько правой рукой, доверенным лицом, другом и советчиком. А по совместительству еще и службу лучшей подруги его жены исполняла. А что, иначе и не скажешь. Именно – службу. Просто так дружить с капризной и самоуверенной Инной трудно, наверное. Служить – это вернее будет.

А с Арсением и впрямь что-то неладное творится… Неужели все-таки влюбила его в себя эта юная стерва Алена, новая секретарша, длинноногая короткоюбочная блондинка? Да нет, это было бы уж слишком пошло. Арсений не такой…

От скрипа рассохшихся ступеней Маша вздрогнула и обернулась. По лестнице тяжело спускался Семен, осторожно глядя под ноги, отвратительно громко скребя ногтями рыжую грудь. Удивительно, как это в человеке все может быть таким рыжим: и волосы, и кожа, сплошь покрытая веснушками, и ресницы, и даже цвет глаз – все было абсолютно рыжим, без единого бледного просвета. Даже трусы на нем были светло-коричневые, некрасиво съехавшие вниз с уже довольно выпуклого брюшка. Маша передернула плечами, снова принялась шинковать капусту для салата. «Вот, с мысли сбил… О чем же я думала? Ах да, о новой секретарше…»

– Маш, может, домой поедем? – предложил Семен. – Варька там одна.

– Ну и хорошо, что одна! – отмахнулась Маша. – Сидит, к экзамену готовится! Мы ей только мешать будем. Вечером поедем…

– Поедем, Маш! Надоело мне уже тут. И Сенька вчера злой сидел весь вечер… А может, он на нас злится?

– Какой он тебе Сенька? Его вообще так никто не называет!

– Ну, если он меня Семкой зовет, то почему он не Сенька? – вспыхнул Семен. – Тоже мне, развели иерархию. Арсений – значит Сенька! И почему ты опять на кухне торчишь? В конце концов, это мы здесь гости, а не они! Пусть твоя подружка поднимет хоть раз свою задницу да сделает что-нибудь сама!

– Сема, прекрати! – попыталась урезонить мужа Маша. – Я знаю, что делаю! Не зли меня! Скажи лучше, есть будешь?

– Да я-то что, мне ж за тебя обидно… – покладисто пробурчал муж.

После чего вышел на веранду, постоял, раскинув руки в стороны. Сладко и с хрустом потянулся.

– Красота-то какая! Дождь прошел, клев хороший будет… Маш, я на речку! Ты не знаешь, где у Сеньки удочки?

– Иди-иди… – махнула рукой Маша. – В сарае какие-то удочки были, посмотри… И не смей называть его Сенькой, слышишь?

Ну что ж, вот и обед готов. Маша поставила в холодильник заправленный маслом салат, сняла с плиты сковороду с новыми котлетами. Выйдя на веранду, увидела подъехавшую к воротам красную Ленкину «девятку», пошла навстречу по мокрой траве. Вот и накормить есть кого…

С Ленкой Найденовой Маша дружила уже двадцать лет, с тех самых пор, как поселилась с ней в одной комнате общежития юридического института. Господи, какими смешными они тогда были… Она, Маша, классическая провинциалка, по-деревенски неуклюжая, с мышиным серым хвостиком стянутых аптекарской резинкой волос, и Ленка, детдомовский ребенок, вечно голодная, настороженная, готовая к стремительному нападению на любого обидчика, своего ли, Машиного ли – все равно. Потом довольно-таки странным образом в эту дружбу занесло и Инну Ларионову, самую красивую девочку на их курсе. Инна жила тогда с папой и мамой, в хорошей городской квартире, была единственным и любимым ребенком, никогда ни в чем не знающим отказа. Она и в юридический-то захотела так, от фонаря, начитавшись детективов, и поступила по блату, по папиному звонку в отличие от Маши и Ленки, которым пришлось ой как поднапрячься, чтобы набрать проходной балл. Это сейчас юридического факультета не организовывает только ленивый декан любого вуза, а тогда, двадцать лет назад, он давался либо упорным, либо родившимся, как Инна, с серебряной ложкой во рту.

– Привет, Мышь… – Ленка, чуть приобняв, прижалась щекой к Маше, изобразив красиво накрашенными губами поцелуй. – Как вы тут без меня? Ларионова, наверное, опять напилась как свинья? Обижала тебя, Мышонок?

– Да ладно… – отмахнулась Маша. – Рассказывай, как свидание-то прошло?

– Погоди, давай Инку разбудим. Чего ж я буду два раза про одно и то же?

Пока Маша раскладывала по тарелкам салат и котлеты, Ленка, подталкивая в спину, спустила по лестнице хнычущую Инну, лохматую и бледную, в элегантной шелковой цвета теплых сливок пижаме, слегка подпорченной пятнами от не смытой вчера с лица косметики.

– Мышь, чаю крепкого сделай… – капризно не то попросила, не то приказала Инна. – Ой, как мне плохо… Ленка, ну зачем ты меня разбудила!

– А хватит дрыхнуть! Пить меньше надо! У подруги судьба решается, прояви участие! И вообще ты здесь хозяйка или Мышонок? Не гоже больше гостей напиваться-то…

– Да отстань! Мышь и без меня все сделает… Чего ты ко мне привязалась? Давай рассказывай лучше, чего у тебя там… Стоящий хоть мужик?

– Да черт его знает… – задумчиво начала Ленка, принимаясь за салат, – ничего вроде, только скучный очень! Вот объясните мне, девочки, почему так происходит? Вроде и не урод, и не дурак, и интеллектом не обижен, а пообщаешься и такое чувство, будто ты овсянки без соли и сахара объелась! Тоска…