«Еще одну ночь я уже не выдержу», – трусливо подумала она, с отвращением глядя на переполненную окурками пепельницу. Мишка, проследив за ее взглядом, встала, взяла пепельницу в руки, вытряхнула, начала мыть под краном.

– Мам, давай окно настежь откроем, а то мы задохнемся тут…

Сашка, не дожидаясь ответа, вскочила с ногами на диванчик, потянулась к верхнему шпингалету, намертво задвинутому на зиму. Долго дергала его рукой, пытаясь открыть, стучала кулаком по раме, снова пыталась расшевелить неподдающееся допотопное устройство, никак не желающее отступать под напором ее молодой силы. И вдруг замерла, внимательно глядя вниз, на улицу, пытаясь что-то разглядеть в жалком свете маленькой лапочки под козырьком подъезда.

– Кажется, отец приехал… Это его машина… – неуверенно и испуганно произнесла Сашка, отворачиваясь от окна. Потом снова повернулась, вгляделась, напрягшись, как натянутая струна, и снова обернулась, глядя на Соню широко открытыми испуганными глазами.

– Мам, он Машку привез, кажется… На руках несет…

Через секунду они втроем уже бестолково толпились в маленьком коридорчике, мешая друг другу прорваться в прихожую. Первой добежала до двери Соня, распахнула настежь, выбежала босая на лестничную площадку, дробно застучала голыми пятками по грязным ступенькам. Игорь уже поднимался ей навстречу, глядя под ноги, осторожно прижимая к себе спящую Машку. Увидев Соню, остановился, заговорил торопливо:

– Все в порядке, ничего не случилось… Она спит, не волнуйся… Сейчас я все объясню… Все хорошо с ней, Соня, ничего не случилось… Не волнуйся…

Соня молча протянула руки, потом закрыла ими трясущееся лицо. И снова потянула руки, мелко и часто кивая, словно пытаясь что-то сказать. Вместо слов получалось странное всхлипывание и поскуливание, будто она была немой от рождения и никаких слов никогда в жизни не произносила. Мишка с Сашкой стояли за спиной у матери, смотрели на отца укоризненно, молчали.

– Пойдемте, холодно здесь. Ее поскорее уложить надо, – наконец твердо произнес Игорь.

Они поднялись в квартиру. Игорь пронес Машку в комнату, уложил на Сонин диван. Она крепко спала, завернутая в чужое красное стеганое одеяло. Соня опустилась на колени, тихонько стянула с головы девочки шапку. Яркие рыжие волосы рассыпались по подушке. Машка сердито перевернулась на бок, устраиваясь поудобнее, подсунула под щеку ладошку. «Господи, вот оно – счастье…» – скорее не подумала, а нутром ощутила Соня, глядя на своего живого и невредимого ребенка. И тут же почувствовала, как тихо зашевелился в сердце прежний гвоздь, потихоньку раскаляясь. Она уже совсем не боялась этой горячей боли, потому что понимала – не боль это вовсе, а что-то другое, ранее ей неведомое, свалившееся на нее так неожиданно и в то же время более ей необходимое, чем все прежние привычки и удовольствия, вместе взятые.

– Соня… Раз уж так получилось, давай поговорим… – услышала она откуда-то сверху тихий голос Игоря. Подняла голову, посмотрела внимательно. Конечно, они сейчас поговорят. Только совсем не хотелось вставать с колен, отрывать взгляд от спящей дочери, не хотелось ни о чем разговаривать… Хотелось лечь рядом с Машкой, обнять ее худенькое тельце, зарыться носом в рыжие волосы и лежать так долго-долго…

– …Ты не обижайся на Элю, она еще девчонка совсем. Не сообразила. Машка ее обманула, сказала, что записку оставила. Она и подумала, что ее искать никто не будет. А меня вчера весь день в городе не было, вот сейчас только приехал. Ты не бойся, она ее и кормила, и спать укладывала, все как полагается! Она очень добрая девочка…

Соня смотрела на него и не узнавала. Это был другой Игорь. Ничего в этом человеке не напоминало того, прежнего, медлительного и молчаливого увальня с выражением тупой покорности на лице. Не было и прежнего усталого тоскливого взгляда. Глаза смотрели живо, ярко, и руки выдавали несвойственные им ранее жесты. Молчун Игорь говорил и говорил без умолку, словно прорвало некую эмоциональную плотину. Надо же… Она и представить себе не могла, что он может так разговаривать!

– Да, она очень добрая! Я когда ее увидел, будто меня ударило что-то. Она, наверное, совсем некрасивая по вашим женским меркам. Но от нее такое тепло идет, что оторваться невозможно! Любовь и тепло… Мне теперь кажется, что я раньше и не жил вовсе, а просто шел длинной зимней дорогой, искал свой теплый дом. С тобой так холодно, Соня! Еще немного, и я бы упал, замерз в сугробе… А Эля умеет любить. Не в сексуальном смысле, конечно… Хотя что я говорю, и в нем тоже! Ты прости, что я тебе все это говорю. Грубо, наверное. Жестоко. Некультурно. Прости… И не думай, я зла не держу, сам во всем виноват! Вырастил сам в себе огромное чувство долга, как опухоль, и чуть не умер… Мне пожить надо, Соня! Я так чувствую, я просто обязан пожить, побыть самим собой, побыть счастливым, наконец!

– А я, по-твоему, совсем не умею любить? – с трудом прорвавшись через бурный поток слов и эмоций, спросила Соня.

– Ты? Ты – нет… Я так думаю, это талант особый. А у тебя, наверное, другие таланты. Сама же рассказывала, что видишь мир по-своему, не так, как все. Летишь между небом и землей и смотришь только в небо. И тебе все равно, как там внизу, на земле, люди живут. Как меж ними иногда любовь случается.

Соня молчала. Она во все глаза смотрела на Игоря, испытывая странное чувство то ли досады, то ли недоумения. Как это она его раньше не разглядела? Был всего лишь раздражающим фактором, бытовой необходимостью, добытчиком хоть и очень скромного, но достатка, был личным водителем, каменной стеной, теплым одеялом… Да кем угодно был, только не интересным, умным мужиком, которого она сейчас видит! Проморгала, проморгала! Как та чеховская стрекоза Оленька – проморгала!

Ну что ж, Антон Павлович, и на том спасибо…

– Что?

– Прости, это я так, сама с собой разговариваю. Вернее, с Чеховым…

– Вот видишь, тебе всегда есть с кем поговорить! Зачем тебе муж?

– Как – зачем? Чтобы защищать… Помогать… Я же всего лишь слабая женщина! Сам же сказал, что я в облаках витаю, от земных проблем далеко…

– Ничего. Значит, время твое настало на землю упасть. Здесь тоже неплохо, между прочим. Учись, приспосабливайся, меняйся. Классики помогут…

Вот это да! Если б еще месяц назад кто-нибудь воспроизвел ей этот ночной разговор с мужем, Соня бы долго смеялась. Не умеет он так разговаривать! Не может быть у него таких сияющих, насмешливых, уверенных глаз! Не может человек измениться за считаные дни! Хотя – как сказать… Она ведь изменилась! Что-то перевернулось в ней, начался отсчет в другую сторону. Наверное, от неба к земле… Только слишком быстро, как будто у этого «чего-то» не раскрылся парашют. Не разбиться бы вдребезги о приближающуюся землю…

Распрямив спину, Соня внимательно посмотрела в новые, незнакомые глаза мужа и, придав взгляду и голосу как можно больше твердости и уверенности, чтобы замаскировать досадливую внутреннюю дрожь, произнесла:

– Ну что ж, иди, раз так счастья захотелось… Так захотелось, что и про детей не спрашиваешь…