— Что тебе нужно, Яша? Какого чёрта? — спросил он, с удивлением обнаруживая, что лежит не в пастели, а в своей коляске и находятся они не в комендантской роте, а посреди чистого поля.

— Барин, Пётр Петрович! Ну что ты тут будешь делать? Кабы вы спокойно спали, так я бы и ехал себе мирно. Вы же то плачете, то стонете, а тут вдруг подниматься надумали. И это в таком пьяном виде! Да коли вы у меня кувыркнётесь из коляски, как я сие безобразие Марии Петровне объясню? Скажет, не уберёг барина? Загубил во цвете лет.

— Что ты несёшь, каналья. Какой «пьяный»? Почему так болит голова? Может, я того, отравился? Почему водкой несёт? Подай воды.

— Отравились, отравились. Этим делом и отравились. — Яков поспешно достал сундучок с походным столовым прибором, который запасливый Корытников обычно возил с собой, и, протерев кружку полой серого от пыли сюртука, налил в неё воды.

— Что случилось? — Головная боль не отступала.

— Так как же? У местного начальника праздник был, все пили, ели, и я ел и гулял со служивыми. Хорошо так гуляли. А потом какой-то парень меня за руку хвать — и буквально от стола тащит. Барин, говорит, твой потребовал срочно в Грузино его везти, вот и кони ваши запряжены и экипаж в дорогу подготовлен и проверен. Одного тебя, дурака, днём с огнём найти не можем. Я гляжу, правда, кони запряжены, все вещи на местах, всё честь по чести, только вас нету. Спрашиваю, где же мой барин? Где Пётр Петрович? А он смеётся, сейчас, дескать, будет твой барин. «Стремянную» уже выпили, теперь «отходную» да «на лёгкий ход ноги» допивают. Ушёл. А я сижу и не знаю, как поступить. Минуты три сидел, и обратно вернуться вроде как нельзя, и где вас искать — не ведаю. Народ меня к столу зовёт... Потом открывается дверь и появляются тот парень и баба востроглазая, а про меж них — вы, еле живой. Они вас до коляски донесли, посадили. Езжай, говорят, в дороге его ветерок пообдувает, авось ещё до Грузино очухается.

Ну, я и поехал. А что сделаешь, коли дело такое, коли срочно понадобилось?

Корытников не мог припомнить, как пил. Впрочем, судя по запаху от одежды и неприятному вкусу во рту, скорее всего, Яков был прав. Но только пил он какую-то гадость, с любимыми напитками такого не бывало, да ещё и облевался, сам себе рукав залил. Стыдно. Впрочем, могло ли такое случиться? Он, опытный следователь, находясь при исполнении, можно сказать, на вражеской территории, и чтобы нализался до такого состояния с совершенно чужими людьми, да ещё и такими напитками, к которым сызмальства стойкое отвращение имел?!

И за каким чёртом он едет теперь в Грузино? Стоп! Какое, к чёрту, Грузино, когда он оттуда только утром выехал?! Арестованные отправлены в Новгород, Псковитинов поехал в Новгород, и ему нужно в Новгород.

— Стой!

Слуга натянул вожжи, коляска качнулась и остановилась.

Корытников проверил свои карманы, документы, которые он предъявлял дежурному по роте, были при нём, уже, считай, повезло. Попросил Якова найти папку с рисунками и записями? Поинтересовался, не передавал ли тот самый парень вместе с ним каких-нибудь иных документов или писем? Было неприятно говорить о таких вещах с крепостным, но да, не мог же он вот так заявиться в Грузино, не представляя ни повода, ни цели своего приезда. Должно быть этому какое-то объяснение. Очень хотелось кофе или хотя бы чашку горячего чая, да где его взять? Хорошо, что они остановились, во-первых, так его меньше тошнило, во-вторых, что бы он сказал там местным блюстителям порядка? Тем же будочникам. Для чего вернулся?

Папки с рисунками не обнаружилось, никаких писем или приказов, способных разъяснить ситуацию, тоже, меж тем начинало темнеть.

— Доехали бы до села, как люди, спали под крышей. Доктор Миллер, поди, ещё у его сиятельства, так и вас бы посмотрели, с какой это радости человек вдруг всё позабыл? — ныл недовольный проволочкой Яков.

Корытников не знал, как поступить. То, что они вдруг изменили свой маршрут и отправились в Грузино, должно было иметь хоть какую-то причину. Попросив Якова свернуть с дороги и встать где-нибудь на обочине, Пётр Петрович размышлял, как быть дальше.

Послушный воле барина, Яша действительно направился к светлой прогалине между деревьев, за которыми посверкивало небольшое озерцо или пруд. Должно быть, в дневное время крестьянки здесь поласкали бельё, а дети бегали с мостков купаться. Поставив коляску под раскидистую иву, Яков нашёл это место подходящим для ночёвки. Тоже, видимо, был пьян, раз не подумал о комарах, но да Корытников не стал ему выговаривать. Куда важнее было затихориться хотя бы на время, пока мысли не войдут в привычную колею. Почему-то подумалось, что за ними может быть погоня.

И тут Корытников ясно вспомнил, с какой поспешностью утром они покидали аракчеевскую вотчину. Вспомнил, как Псковитинов то и дело оборачивался, ожидая, что их вот-вот нагонят и попросят назад. И вот теперь он находился так близко к опасному месту, что от лично слышал лай деревенских собак.

Потом перед глазами поплыли батоги и мочёные в рассоле розги, плети да кнуты, аккуратно стоявшие в вёдрах или висящие на стене в помещении, где аракчеевские экзекуторы держали свой инвентарь. Неприятное место. Потом возникло лицо Лукьяновой, и Пётр Петрович всё вспомнил. Он видел родного отца Михаила Шумского, а потом какой-то парень оглушил его и... Корытников ощупал голову — и в очередной раз скривился от внезапной боли, нащупав шишку.

Конечно, пьяный может упасть и получить травму, часто так и получается. Но, с другой стороны, пока человек без сознания, при известной ловкости в него запросто можно залить водку. Если подобное мероприятие не закончится банальным утоплением, клиент стопроцентно захмелеет. А им именно это и нужно.

Как они собираются объяснить, отчего барин вернулся в Грузино, а не поехал в Ям-Чудово, как заранее планировал? А пьяным был, у пьяного своя логика. Нужно в Ям-Чудово, так поедет в Грузино. Для пьяного более чем логичный поступок. Получается, что его, как куль, загрузили в коляску и отправили не куда ему нужно, а куда они зачем-то решили его направить. Почему именно в Грузино? В Комендантской роте при деревне Бабино находились экзекуторы Аракчеева, сюда он отправлял провинившихся крестьян и после порки проверял их спины. Теперь они отослали к своему господину пьяного в лоскуты странного типа, пытавшегося собрать информацию о Лукьяновой и Михаиле Шумском, дабы тот решил своей волей, что с ним за это следует сделать.

Но если всё так, куда же теперь ему деваться? В Новгород к Псковитинову или в Ям-Чудово к отцу? Прикинув так да эдак, Корытников решил, что, во-первых, Ям-Чудово ближе, а Александр Иванович всё одно пошлёт за документами, так отчего же не съездить туда самому, нормально поговорить с отцом, объяснить сложившееся положение дел? Да если что, разве Пётр Агафонович не уважит сына и не согласится наведаться к месту своей прежней службы? Нешто не надоело ему отдыхать да хворать? Нет, определённо, отец не стал бы отсиживаться дома, когда у них в губернии такие дела творятся!

Пока Пётр Петрович вспоминал прошедший день и прикидывал, как ему следует поступить дальше, сделалось так темно, что даже если бы он попросил Якова ехать, тот запротивился бы, опасаясь переломать лошадям ноги. Было решено заночевать, где остановились. Яков распряг коней и, связав им ноги, дал возможность попастись. Корытников желал ехать на рассвете. После чего Пётр Петрович устроился, свернувшись клубочком, на своём месте в карете, стараясь не замечать вонючий рукав. Просить слугу простирнуть изгаженную одежду, он не решился как раз из-за темноты. Кто его знает — незнакомый берег, оступится холоп, а что потом... за ним нырять?