Будить Трофима не стали, завтракать тоже. Понимая, что если обнаружится, что они с барином делали ночью на кладбище, им не поздоровится, Яков не настаивал на перекусе. Припасов не осталось, но Корытников надеялся купить что нужно по дороге в одной из деревень или заехать в первый попавшийся придорожный трактир. Добравшись до развилки, они решительно повернули от Грузино, направившись в сторону Ям-Чудово.

— Вот они, документы Анастасии Шуйской, — довольный собой заседатель Уголовной палаты Мусин-Пушкин положил перед Псковитиновым запрашиваемые бумаги. — Выдали.

— Садитесь, пожалуйста. — Псковитинов рассмотрел под лупой подпись адвоката Тамшевского[73]. Она оказалась смазанной и нечёткой, тем не менее эта закорючка была прекрасно известна в судейском мире. — А не тот ли это каналья Тамшевский, который пропал в прошлом году?

— Скорее уж сбежал, — явил осведомлённость Иван Петрович.

— Так. — Псковитинов собирался с мыслями. — Без Корытникова, точнее, без его батюшки тут, пожалуй, не разберёшься. Придётся за Петром Агафонычем посылать в Ям-Чудово. Я ему уже писал, чтобы прислал списки с документов по пропавшим детям и по Шумскому, но теперь даже не знаю, такая каша заваривается...

— Может, в архив послать? — неуверенно предложил Иван Петрович. Разглядывая убранство залы, в которой принимал его Псковитинов. Должно быть, в связи с повышенной важностью дела губернатор повелел выделить для нужд следствия Александру Ивановичу Псковитинову лучшее, только после ремонта, помещение Уголовной палаты. По бокам комнаты стояли обитые штофом стулья в два ряда, сдвинутые так близко друг к дружке, что протиснуться во второй ряд не представляло возможным. В таком порядке им приходилось стоять вплоть до заседания, когда их расставляли шире, да вольготнее. Пока же мебель специально была оттиснута к краям, дабы оставить больше места для движения. Тяжёлые гардины на окнах были подобраны в тон обивки стульев. На потолке красовалась роскошная люстра на пару дюжин свечей. В простенках были закреплены зеркала аршина три в ширину и пять в высоту. Роскошно!

— А какое дело поднимать? — Псковитинов задумался.

— Так дело адвоката Тамшевского. — Лицо Мусина-Пушкина раскраснелось, круглые очки запотели, и он был вынужден снять их и тщательно протереть платком.

— Не слышал про такое, — удивился Александр Иванович.

— Было, было. Я давным-давно от самого Петра Агафоновича слышал, вы же его знаете, что не слово, то по службе. Мы с отцом тогда собирались в гости к родственникам, именины у кузины Оленьки, и Петра должны были с собой взять. Родители его в ту пору отчего-то не могли ехать, хотя и были приглашены, Петька же в Ольгу был влюблён и очень страдал, что пропустит такое событие. Я переговорил с отцом, а он с Петром Агафоновичем решили, что мы заедем за Петей и после обратно его привезём. Так и сделали. Думали, приедем, он тулупчик набросит — и к нам в карету, да не тут— то было. Оказалось, что-то там у них не готово — в общем, нас в дом пригласили, чаю налили, а пока чаёвничали, Пётр Агафонович моему отцу всё про этого клятого Тамшевского рассказывал. Как сейчас помню, сенатским расследованием грозил. А вот что дальше произошло, не ведаю.

— Дивная у вас память! — Псковитинов откинулся на спинку стула. — Сколько лет-то прошло? Я ведь помню этот день рожденья. И Петьку помню, когда он рыцарский замок, собственными руками построенный, Ольге Николаевне презентовал. Сколько же это лет прошло? Дайте вспомнить?

— Чего вспоминать-то, мне тогда ровно десять исполнилось, так что тридцать два года.

— Да, действительно. Что же это получается, адвокат Тамшевский ещё тогда занимался фальсификацией документов, и ему всё сошло с рук? Прошло ещё несколько лет, и он, как ни в чём не бывало, выдал бумаги Минкиной. Про которую доподлинно известно, что она родилась в Гатчине, в семье кузнеца Фёдора Минкина. Год назад Пётр Корытников ведёт дело об утоплении управляющего Грузино Синицина и в связи с этим поднимает давние дела о сыне Настасьи, Михаиле Шуйском, и тогда же пропадает Тамшевский. Похоже ли это на совпадение?

— А я вам о чём?! Минкину никто дворянкой не считал, а если и принимали, то, что называется, по обязательству, а то и по долгу службы. Впрочем, вы же знаете, Алексей Андреевич с означенной особой редко у кого показывался. А вот у себя они приёмы устраивали знатные. Хотя это не меняет дела. Может, мне в Ям-Чудово съездить? Как вы будете отрываться от дела? Столько подозреваемых, их же всех допросить нужно. Да и с Петром Петровичем можете разминуться.

— Да, вы правы. — Псковитинов поднялся, вслед за ним поспешно встал и Мусин-Пушкин. — Пойду, что ли, в архив, может, там что найду. — Он задумался, стоит ли говорить Ивану Петровичу, но всё же решился. — К супруге Аракчеева я одновременно с вами секретаря суда отправил.

— Линькова? — зачем-то переспросил Мусин-Пушкин.

— Его самого, — думал, он быстрее вашего обернётся, да вот ещё нет.

— Не извольте беспокоиться, явившись из командировки, Линьков первым делом к жене и деткам заскочит, пока всех расцелует, пока подарки раздаст, вот и время прошло. Не беспокойтесь, как только все дорожные байки малышам перескажет, сразу же в суд явится.

Вопреки опасениям, что их непременно догонят на пути в Ям-Чудово, всё было более-менее спокойно. Они даже сделали небольшую остановку в примостившемся у большой дороги трактире, где напоили лошадей и прихватили себе в дорогу пару кругляшей кол басы, хлеб, сыр и молоко. Останавливаться не стали, Корытников умирал от усталости, но старался бодриться, то и дело обращаясь с каким-нибудь вопросом к готовому заснуть на козлах Якову. На дороге уже попадались телеги, запряжённые мощными меринами и даже волами. Подрядчики перевозили древесину и камни на ближайшее строительство, поставщики спешили к сроку доставить в трактиры и лавки бочки с вином, корзины и мешки со всякой необходимой в хозяйстве всячиной. Приметив на одной из телег целый ящик знаменитого шампанского «Клико», Корытников невольно вспомнил о стоящих рядом военных частях. Воспоминание было не из приятных. Одновременно почему-то подумалось, что Аракчеев почти совсем не употребляет вина, предпочитая в любых жизненных ситуациях иметь трезвую голову. В Грузино, правда, их угощали отменным вином, но это говорило только о том, что гостеприимный хозяин не желал тем или иным образом ущемлять интересы и привычки своих гостей.

Сам Пётр Петрович вряд ли стал бы отказываться от рюмочки любимой мадеры, но чтобы напиваться как свинья... Несомненно, оглушивший его и позже насильно напоивший башибузука понятия не имел о привычках следователя, рассчитав, что, очнувшись далеко от комендантской роты, Корытников, согласится с тем, что, должно быть, действительно перебрал вчера с господами офицерами. Возможно, со многими другими такой фокус и прошёл бы за милую душу. Во всяком случае, уже то, что собственный слуга подтвердил бы факт праздника, и привело бы в результате к тому, что незадачливый следак принял бы всё за чистую монету и, даже обнаружив шишку на голове, решил, что навернулся в угаре на какой-нибудь дверной косяк. Корытников никогда не прикасался к сивухе, для него сам её запах казался отвратным, поэтому, узнав, что вчера он будто бы напился, и, понюхав свою залитую водкой и блевотиной одежду, он моментально заподозрил неладное.