как я обнаружил, в ауле у старика были враги. Однако донос вряд ли бы достиг цели: многолетний спектакль «Сумашествие» был поставлен профессионально. Сабир и сейчас, спустя несколько десятилетий, был, кажется, самым образованным человеком в округе. Спокойно ответил мне, что окончил гимназию. Он все еще смутно помнил несколько языков и великолепно говорил по‐русски. Конечно, Сабир изучил все симптомы своей мнимой болезни и легко мог обмануть врачей.

В ауле к нам с женой относились со снисходительным радушием. Постоянно приглашали в гости. Но у нас образовалась и своя маленькая компания, «русских»: там было два еврея (мы с женой), секретарь школы – немка и украинка‐фельдшер. Однажды нас четверых позвал к себе молодой учитель физкультуры. Он был еще не женат, жил с родителями. Конечно, приглашение было неслучайным. Сначала я подумал: парню понравилась одна их «русских» девушек. Однако он никого из них не выделил. Зато со мной начал долгий разговор дед физрука. Заметив, что я часто общаюсь с выжившим из ума Сабиром, его ровесник решил открыть мне глаза. Оказывается, когда‐то мой старик был сказочно богат: ему принадлежали многочисленные стада овец. Оказывается, он соблазнил в ауле немало юных красавиц, хотя потом устраивал их свадьбы. Тех, кто решался спорить с ним, жестоко наказывали. Как? «Сажали в кожаный мешок и бросали в арык. Преступника вылавливали на другом конце аула. Очень часто – с ранами и увечьями».

На следующий день я не стал ни о чем расспрашивать Сабира. Только поинтересовался, как он справлялся, имея столько женщин, со своими мужскими обязанностями. Вопрос показался старику серьезным. Он рассказал: надо варить суп из голубей. Впрочем, можно делать жаркое или просто запекать тушки птиц. Я записал подробный рецепт, но потом за ненадобностью его потерял.

Чему научил меня Сабир? Ничему. Рядом с ним было хорошо молчать. Психологи считают, что молчание загадочно передает основную информацию о человеке. Я сидел рядом с Саби-ром и постепенно читал его жизнь. Ту, от которой он уходил. И ту, которую он принял. Впрочем, может быть, в этом и состоял его урок. Ничто не ново. А вечны только горы, небо и ледяная вода в арыке.

Зимой бывший богач впадал в спячку. Односельчане с тревогой заглядывали в его жилище: жив ли? Оставляли лепешки, банки с айраном – кислым молоком.

К новому году стало ясно: Регина носит нашего ребенка. Отправив ее к родителям, я вел все уроки русского языка в школе. С Сабиром мы теперь виделись редко. Мне показалось: он, как и я, скучал без наших встреч. Но летом, приняв выпускные экзамены, я уехал из аула, чтобы никогда туда не вернуться.

Перед тем, как отправиться автобусом в райцентр, пришел к знакомой юрте. Она была пуста. У меня не было времени искать Сабира. Попрощался с ним молчаливо, положив на выцветшее ватное одеяло две пачки папирос.

*

«Не кажется ли вам, что ваша внучка знает что‐то такое, чего не знаете вы?» Это спрашивает у меня Алина Л. Хочу убрать знак вопроса. Ну, конечно. «Свежая душа, ничем материальным не замутненная. Только оттуда», – добавляет Либа Б.

Я вздрогнул, когда на второй день после рождения внучки почувствовал на себе ее ясный и строгий взгляд. Вспомнил рассказ из Агады, содержащей бессмертную коллецию еврейской мудрости. Считается, что младенцы, находясь в утробе матери, знают всю Тору. Но потом, когда ребенок появляется на свет, ангел бьет его по губе: сокровенные знания должны быть пока забыты.

Похожий взгляд я еще раньше находил у дочери. Вот ей пять лет. Она добросовестно и с неизменным успехом ломает все игрушки, которые попадают ей в руки. Однажды не выдерживаю, разворачиваю ее и шлепаю несколько раз по мягкому месту. Слышу вдруг: «Опомнись. Что ты делаешь? Ты бьешь ребенка!» И осуждающе, не обещая прощения, смотрит на меня.

*

В 2003–2004‐м меня долго не отпускает дневник Эжена Ионеско, точнее – выборки из его многолетних дневников (Москва, 1992). Делаю закладки среди страниц, к которым хочу вернуться. Ну вот, например: «Смерть превращает реальность в нечто ничтожное, нереальное. Смерть кажется мне единственной истиной, она конечна. Она – стена, за нее мы не можем заглянуть».

Прилетев в Париж, я легко нахожу на кладбище Монпарнас могилу Ионеско. Он умер десять лет назад (1994), а сейчас здесь похоронили его жену, о судьбе которой (без него) так беспокоился автор дневника.

Возвращаясь домой, возвращаюсь к его беспрекословно честной книге. И слышу шаркающие шаги старости. Ионеско рассказывает о том, как гостит с женой в старинном замке, принадлежащем теперь обществу драматургов. Автор «со смущением и стыдом» делится «чисто личной тревогой»: «прекрасный замок XVIII века, где мы живем, недостаточно оснащен санитарными удобствами. В маленьком уголке нашей комнаты (самой красивой в замке) есть душ, раковина, биде… Но "маленький уголок” рассчитан на многих; на данный момент нас восемнадцать человек… на нашем этаже только два туалета…» Кажется, это волнует его сейчас больше всего. Но нет: «Пугающее и поразительное забвение собственных имен! <…> Мою тревогу порождает страх перед пустотами, перед зияниями: зияниями небытия. Без помощи моей жены мне трудно вспомнить имя великого английского актера, исполнявшего в Лондоне роль Беранже в «Носороге». (Теперь я вспоминаю, это был Лоуренс Оливье.) …никак не могу вспомнить имя того русского, поэта, получившего Нобелевскую премию, которому не разрешали выехать из страны, чтобы получить ее… Но победа, победа, это был Борис (?) Пастернак».

Создатель «театра‐крика» говорит совсем тихо, почти шепотом.

2020

Кто‐то в зеркале

Лучше всего быстрый – невзначай – взгляд в зеркало.

Глубокие морщины на лбу.

Борода, которую забываю постричь. (Когда‐то в ней была легкая проседь, сейчас – редкие черные крапинки).

Традиционная – для иудеев – кипа.

Почему не узнаю себя в зеркале?

Это обычное столкновение всегда юной, точнее – вечной души и скукоживающейся, изрядно износившейся телесной оболочки.

Вопреки зеркалу мы долго ощущаем себя молодыми. Прозрение наступает внезапно. Когда один за другим уходят из жизни ровесники.

*

Меня нашел с помощью Интернета писатель А.Л. Мой старый сибирский приятель. Он со сдержанной гордостью рассказал: выпустил десяток книг, стал заслуженным работником культуры… Он все так же жил на улице, по которой мы бродили полвека назад. Конечно, я стал спрашивать Сашу об общих знакомых. Тех, с кем работали вместе в газете или посещали литобъединение при Союзе писателей. Ответы звучали одинаково: умер. Разными были подробности смерти. Например, бывший редактор молодежки добродушный и улыбчивый В. устроил у себя