будет уже не так примитивно, Иван Ильич? Ну а если достать креозота с парафином или, на худой конец, пропитать вазелином, то носилки ещё и воды бояться не будут, — я продолжал чертить и говорил, говорил, пока не понял, что Вяземский молчит и не задаёт никаких вопросов, не говоря уже о том, чтобы мне возражать. Я поднял голову на начальника.

— Мда, Гавриил Никитич, удивляете всё больше и больше. Столь живой ум и воображение в простом деревенском пареньке. Ладно, будет вам парусина на десяток изделий. Ремни вам Демьян поможет раздобыть. Я этого выжигу хорошо знаю, ежели что и припрятано, то младший унтер для дела не поскупится. Пусть это тебе, Гаврила, будет авансом за идею с перевязочными пакетами и швейную машинку. Ведь и правда, стоящая мысль! Ольге Евгеньевне должно понравится. А сейчас пойдёмте трясти купца сызнова. Теперь уже для ваших придумок.

* * *

В лавке нам пришлось проторчать ещё полчаса, но добиться удалось гораздо больше того, чем ожидал военный врач РОКК. Правда и купец оказался при барыше. У него действительно осталось довольно много невостребованных небольших отрезков марли неплохого качества. Не той, к которой я привык работать в своём времени, а значительно лучше. Она соответствовала всем необходимым требованиям гигроскопичности и проницаемости для воздуха. После же нашего предложения приобрести у него парусину в необходимом мне количестве торговец и вовсе расстарался, послав одного из приказчиков к своему конкуренту за остатками марли. Этот пройдоха и здесь умудрился заработать свой процент. В итоге и Иван Ильич, и купец оказались более чем удовлетворены.

Моей помощи в погрузке почти не понадобилось: всё сделали приказчики, свистнув в помощь пару расторопных мальчишек, из постоянно ошивавшихся на торговой площади ребятни. Я воспользовался свободным временем вполне продуктивно. Истребовав с одного из приказчиков пару изрядных кусков серой обёрточной бумаги, я, пользуясь вполне приличным портновским метром с сантиметровой и дюймовой разметкой, за двадцать минут сделал выкройки для бескаркасных носилок.

Оказалось, что специального магазина, где бы продавалось то, что в моём времени именуют бытовой техникой, здесь не было. Оно и понятно, коль большинство девайсов даже и в проекте не существует. Официальным представителем «Мануфактурной компании Зингер» в Златоусте оказалась…местная мадам, содержательница публичного дома. От новости, что сообщил нам один из приказчиков, я тихо охренел, а Ольга и вовсе залилась краской до самых ушей. Оказывается, мадам Жюли Нестерова, помимо торговли женскими прелестями содержала вполне приличную швейную мастерскую.

Я и Иван Ильич единодушно решили ехать к Нестеровой без сестры милосердия. Сама Ольга Евгеньевна вызвалась самостоятельно поехать за товарами в аптеку, тем более что заказ в ней был заранее оплачен через Сибирский торговый банк. Поэтому телеги разъехались на первом же перекрёстке. А мой с Вяземским путь лежал в гнездо местного разврата.

Добротный двухэтажный деревянный дом с каменной подклетью, больше походил изнутри на вполне приличную гостиницу средней руки, что не преминул отметить Иван Ильич, пока мы ожидали мадам Нестерову.

Пожилой, но довольно крепкий дядька, встретивший нас у входа вместе с мелодичными переливами дверного колокольчика, молча указал на подбитые бордовым бархатом вытертые кресла, расположенные в гостиной у стола орехового дерева.

— Доброе утро, господа! Мы так рано обычно не ждём визитов, — из-за незаметной до этой минуты портьеры вышла дама лет сорока довольно притягательной наружности. Невысокий рост, ухоженная кожа, невероятно яркий макияж и цвет алого атласного платья, обильно украшенного чёрными кружевами, должны, наверное, были служить визитной карточкой управительницы заведения постельных утех. Но нужно отдать должное госпоже Нестеровой, держалась она с достоинством королевы Великобритании.

Коллежский асессор немедля начал со светской беседы о погоде и прочей ерунде. Я лишь молча сидел с прямой спиной и отсутствующим видом. Далее нам было предложено хозяйкой отведать чаю, который принёс всё тот же хмурый дядька с повадками заплечных дел мастера. Даже полуведёрный самовар в его ручищах казался табакеркой.

Я наслаждался потрясающим крыжовниковым вареньем, слушая вполуха беседу Вяземского и Нестеровой, с небольшой досадой отмечая довольно холодный и отстранённый то военного врача. Ну что стоит проявить толику человечности и участия. Ты же проситель, твою мать! Людей, подобных Нестеровой и знающих в силу своего занятия всю человеческую натуру, как облупленную не надо пытаться обаять. Нужно всего лишь честно и прямо сказать что нужно.

Иван Ильич же перешёл к делу довольно поздно, уже настроив мадам к себе негативно. Эдакий весь чистенький коллежский асессор в блестящем мундире приходит просить продать ему швейную машинку. Не бог весть какая просьба. Но! Соль здесь в том, как просит. Словно он облагодетельствовал этим фактом госпожу Нестерову! Эдакий снисходительный герой, отбывающий на войну, и обращающийся к ничтожной проститутке, буквально обязывающий её продать ему необходимое и желательно по себестоимости. Вот такое впечатление оставалось от речи Вяземского. И тут я понял. Иван Ильич заранее был готов к отказу, едва услышав, что придётся посетить дом терпимости, он снова изобразил на лице своё лимонное выражение. Чистоплюй херов. Нет, надо спасать положение! Я уже отчётливо видел презрение и отказ в глазах Нестеровой. Да, мадам уже была готова в самых деликатных выражениях объявить коллежскому асессору, что-нибудь вроде отсутствия у неё в запасе машинок, а существующие негодны и изношены. То есть, попросту солгать.

— Госпожа Нестерова! Дорогая! — я порывисто встал и шагнул вокруг стола к креслу мадам, резко подобравшейся от моей неожиданной эскапады, — прошу простить меня, Иван Ильич, — я коротко поклонился Вяземскому и встал перед женщиной в алом на колено. Чёрт, придётся учиться включать всё своё местное обаяние и забыть, что тебе далеко за пятьдесят и все видят молодого крепкого парня, горящего патриотическим энтузиазмом. — Душенька, простите, не знаю, как вас по имени-отчеству (ну не Жюли же её называть в такой ситуации) …

— Анна Леопольдовна… — напряжённость в выражении её лица ушла, осталась лишь заинтересованность. На щеках женщины появились обворожительные ямочки, намекая на улыбку, — Анна Леопольдовна, надежда вы наша! Я простой человек, поэтому скажу прямо: машинка швейная лазарету поболе всяких ружей да револьверов нужна будет. Не для выгоды она, не для коммерции. Сестричкам нашим милосердным подспорье, много времени сэкономит! Вы же сами женщина. Верю, ведь прекрасно знаете, какими беспомощными становятся мужчины в недуге да болезни. А санитарам да сестрицам понадобится каждый день, каждый час, почти без сна и отдыха. И что они своими ручками перетруженными, да кровью и гноем умытыми, сухими и золотушными от щёлока да постоянной влаги…много ли иглами нашьют? А ведь там работы край непочатый: и бельё войнам, и