Командование чувствовало себя неуютно — операция подобного рода никогда раньше не проводилась. Случись малейший сбой — и “МП” вынырнут из Лабиринта незнамо где, например в ядре планеты или возле поверхности звезды.

Гигантские термоядерные реакторы “Кронштадта” заработали на полную мощность, производя миллиарды ватт энергии, “МП” растворились в воздухе на наших глазах, а через несколько секунд с борта “Франца-Иосифа” пришло сообщение по линии Планка: транспорты достигли цели и благополучно перемещены на Гермес.

Бибирев тогда мрачно пошутил, что “Птолемею” стоило бы навесить какой-нибудь орден, только сообществу ИР не на чем его носить, да и передерутся — орден один, а искусственных разумов много.

Дальнейшее известно. Четыре дивизии Халифата были разгромлены, руководство Российской и Германской Империй вместе с правительством Канады, которой принадлежал Новый Квебек, устроили громкий скандал. Исламский Союз извинился, свалив всю вину на саудовского принца Салаха, военная администрация союзников получила мандат ООН на управление Гермесом до “нормализации обстановки”. Мы и союзники сделали первый шаг к массовой колонизации — ввели на Гермес войска, способные адекватно действовать в неблагоприятных условиях системы Вольф 360.

Мировое общественное мнение было озадачено, а в Вашингтоне сделали выводы: российско-германский союз начинает экспансию.

Я, собственно, к чему: захват колоний в Солнечной системе 24 февраля не был инспирирован Халифатом, это ясно как день. Такое прикрытие Тегерану не требовалось.

Древние римляне верно говорили: не знаешь, кто виноват, — ищи, кому выгодно

“Кому выгодно” стало более-менее ясно весной, когда удавовский “Цезарь” обнаружил в системе Тридцать Шестой Змееносца все до единого малые транспорты, угнанные из порта “Центрополиса” и сгинувшие в неизвестности…

* * *

— Внимание экипажу, минутная готовность к прыжку, — доложился ИР. На обзорные окна начали опускаться внешние щиты. Тотчас на покрывавшей стеклопластик пленке-хамелеоне появилось изображение, транслируемое внешними камерами, — тот же звездный рисунок, яркое оранжево-желтое пятно отдаленного Юпитера, плазменные “хвосты” уходящих в сторону эсминцев.

Я машинально оглянулся, пытаясь отыскать что-то наподобие поручня, за который можно схватиться при возможном толчке, но капитан оставался невозмутим будто скала, даже позы не переменил.

Переход из вселенной материальной во вселенную Лабиринта был почти неощутим. “Измаил” достиг требуемой скорости в одну сотую световой, откуда-то снизу донесся тихий гул включившихся двигателей “лабиринтной ступени” и генераторов окутавшего корабль спин-поля, палуба едва заметно вздрогнула, и картинка перед нашими глазами изменилась — звезды стали пронзительно-синими и словно бы смазанными, Юпитер вообще исчез незнамо куда, а перед палубами крейсера простерлось море сапфирово-голубого сияния.

Вопреки предсказанию капитана, голова у меня не закружилась, уже не говоря о тяжелом чувстве тошноты, появляющемся при внутрисистемном прыжке.

— Всего-то и делов, как говорят у нас в Вологодской губернии, — впервые улыбнулся Ярцев. — Считай, что нас теперь не существует. Известны прецеденты, когда корабли входили в Лабиринт, но оттуда не возвращались. Как думаешь, что с ними стряслось?

— Предпочитаю об этом не думать. Я вам не мешаю, господин капитан?

— Ничуть. Начальством моим ты не являешься, а страшным сказкам о Мише Савельеве, который пьет кровь христианских младенцев и может убить взглядом на расстоянии, я предпочитаю не верить. Кстати, у нас четыре часа свободного времени. Приглашаю отобедать в кают-компании. Через сорок минут.

— Благодарю, — слегка поклонился я. — Буду непременно.

— Можно вопрос?

— Валяйте.

— Почему все и каждый называют тебя просто “Мишей” и всегда на “ты”? Подобных., гм… традиций в армии и ВКК никогда не было. По крайней мере, я не слышал.

— Надеюсь, и не услышишь. Сам не знаю; видимо, виноват адмирал Бибирев — он первый начал.

— А-а, — протянул Ярцев с самым умным видом, но, разумеется, ничего не понял.

Решительно незачем всем и каждому знать, что я по-родственному сиживал на коленях у Бибирева в возрасте, когда ничем, кроме погремушек, сухих памперсов и бутылочки с молоком, не интересовался. Значительно позже, когда я начал скрупулезно выстраивать собственный имидж, старая привязанность адмирала сыграла важную роль, добавив необычный, но крайне необходимый штрих к моему портрету — хочешь стать человеком-тайной, постарайся выделиться из общей массы некоей безобидной, но весьма загадочной чертой.

То, что я одержал победу на этом фронте, стало окончательно ясно, когда со мной так заговорил даже Император. А уж потом эту манеру общения постепенно переняли все остальные. Добавить к этому тщательно отрепетированные взгляды, жесты, умение вовремя сказать и вовремя промолчать — получится требуемый облик.

Ничего сложного, между прочим. Побольше внимательности, математического расчета, знания человеческой психологии и, конечно, уверенности в себе.

Не следует думать, что “Змей” таким родился, он просто решил таким стать, когда пришло время делать карьеру и медленно, но верно выбиваться на самую вершину. Достаточно вспомнить весьма мною уважаемого сэра Уинстона Спенсера Черчилля — только он в самый разгар мировой войны мог сидеть в цветастом халате посреди ванной комнаты в окружении высшего генералитета Британии, когда в одном конце ванны адмирал ВМФ, опустив руку в воду, изображал бурное море, а бригадный генерал с помощью мочалки показывал, как будет устроен волнорез. Вполне естественно, что появившегося в этот момент представителя США подобная картина едва не довела до инфаркта — он не мог поверить, ч го английское верховное командование таким образом изучает технические аспекты высадки в Нормандии, более известной как операция “Оверлорд”. Имидж — великая вещь!

Да что Черчилль, вот вам пример попроще и поближе — Веня Гильгоф, возглавляющий самый никчемный департамент нашей Конторы, отвечающий за биологическую безопасность. Человек он очень умный и прекрасно знающий свое ремесло, этого не отнимешь, но репутация у Вени самая легковесная.

Доктор выбрал для себя образ “рассеянного ученого” и настолько вжился в роль, что начал переигрывать, а это иногда мешает работе. В результате Гильгофа никто не воспринимает всерьез. Кроме Бибирева, конечно, — адмирал отлично знает, что при большом желании Веня способен на подвиги, которые не приснятся в самом радужном сне никакому бравому спецназовцу. Недаром доктор сейчас работает на стержневом направлении — копает на Гермесе, в системе, которую мы обоснованно считаем ключом к некоторым важнейшим секретам…

Хватит, однако, о вещах малозначащих. Сейчас у меня найдутся задачи посерьезнее, чем отработка на ближних своих немигающего “взгляда василиска”. В конце концов, мы не на прогулку отправились.

Я очень надеюсь, что в промежуточной точке Эпсилона Индейца чужих кораблей не обнаружится — нам не следует привлекать к себе лишнего внимания. По большому счету, “Измаил” отправился в пиратский рейд — сразу после прыжка ИР крейсера отключил все системы опознания “свой—чужой”, вырублены маячки, регистрационный код транспортного контроля в эфир передаваться не будет, символы государственной принадлежности скрыты за выдвижными щитами. Корабль-призрак, эдакий смертоносный Летучий Голландец.