— Сегодня начну работу с обогревающими артефактами, — сообщил я. — Ваш будет первым.

Яккинен вновь с достоинством поклонился.

— Благодарю, господин Эленандар. Кстати, если придумаете, как прогнать из школы крысу, то это будет просто замечательно. Удивительное животное обнаружило в себе тягу к знаниям и грызет книжные переплеты.

Я пообещал разобраться. Горбун сгреб листья в кучу, оперся на грабли и спросил:

— Господин Яккинен, можно уже звонок давать?

Голос у него оказался звучным и приятным, не в пример отталкивающей внешности.

— Через минутку, Ильмо, я вижу близнецов Рейманен в конце улицы, — ответил учитель и обернулся ко мне. — Кстати! Сейчас ведь идут Хедвиговы вечера, а в это время призраки способны открывать правду. Попробуйте поговорить со старым Вильмо, вдруг он вам пригодится?

Я понял, что именно он имеет в виду, но все-таки уточнил:

— Чем же?

Яккинен понимающе улыбнулся.

— Хотя бы тем, что узнает, кто именно покушался на его величество.

Я даже рассмеялся.

— Тогда полиция была бы не нужна! Все можно было бы узнавать у призраков в Хедвиговы вечера.

Яккинен посмотрел на меня так, что я потерял всякую охоту шутить.

— И все-таки поинтересуйтесь, господин Эленандар, — произнес он. — Уверен, что вам нужна эта правда.

* * *

Хельга

После завтрака я внезапно обнаружила, что заняться нечем.

Кейси проворно занялась уборкой и попутно сообщила, что на обед приготовит местный рыбный суп и жаркое. Пришел Исмо, очень важный и серьезный, и с нескрываемым восторгом сообщил:

— Нет, ну это диво какое-то! Кругом дождь идет, а дорога сухая, на ней ни капельки, только радуга светится!

Доев омлет, Анарен отправился в лабораторию, и помощник потянулся за ним — ассистировать в работе и надзирать. Я представила, как Исмо пишет отчеты — высунув язык от усердия и стараясь ничего не упустить — и мне сделалось смешно.

Мои тетради были упакованы в отдельную сумку — сев за стол в нашей комнате, я долго сидела над недописанной главой, смотрела в облетающий сад и думала о том, что совсем недавно покинула родное Подгорье в поисках лучшей жизни, а теперь стала ссыльной вместе с мужем, и все, что у меня осталось, это Анарен, надежды и книга, которую надо дописать.

Конечно, никто в здравом уме не станет издавать то, что вышло из-под пера жены государственного преступника. Но я всегда придумывала и записывала истории не ради славы, гонораров и читателей, которые рвутся получить автограф. Это, разумеется, приятно, зачем себя обманывать — но мои книги жили во мне, и я могла сделать для них только одно — написать, выпустить в мир.

Два часа прошли за работой — я написала полторы главы о том, как принцесса Эрна наконец-то освободила своего возлюбленного из королевской тюрьмы и поднялась с ним на борт пиратского судна, а потом вдруг подумала, что мне, возможно, придется все переписать. Я неплохо разбиралась в драках — гномы всегда дерутся, это нормально. Но вот о любви и чувствах я ничего не знала.

Сегодня ночью Анарен обнял меня во сне — так, словно я была ему нужна. Отложив перо, я энергично провела ладонями по лицу: принцесса Эрна всегда добивалась того, что ей было нужно. Если она влюблялась, то не сидела у окошка, а действовала.

Неужели я слабее и хуже той, которую придумала?

Из лаборатории донесся звонкий хлопок, и Анарен недовольно воскликнул:

— Так, если будешь мешать, то лучше сразу уйди и не появляйся!

Исмо забормотал что-то извиняющееся. Я усмехнулась: парня приставили к ссыльному артефактору затем, чтобы он помогал и доносил, а не портил. Придется ему научиться быть полезным. Ох, ладно — что на моем месте сделала бы Эрна?

Ну она, конечно, не испугалась бы привидения. Во втором томе Эрна и ее пиратская команда спустилась в расщелину в скале, где стояли языческие идолы — их голосами говорили демоны, древняя магия навевала видения, а в ядовитом тумане ползли скорпионы и пауки, но Эрна лишь шла вперед, чтобы добыть сокровища. Вот в сокровищах я понимаю, как и всякая гномка. А любовь…

Любовь это тайна. И я хожу вокруг нее и не знаю, как к ней прикоснуться.

Вообще у гномов все просто. Гном сватается, выбирая невесту по красоте и приданому, а гномка радостно принимает его предложение. Если ты будешь думать о нежных чувствах, а не о том, сколько у тебя денег в сундуках и хлеба в закромах, то не выживешь.

Ох, ладно. Вздохнув, я закрыла тетрадь — дождь кончился, не прогуляться ли?

Кейси готовила суп на кухне. Домовой крутился и вертелся возле ее ног, пытаясь высмотреть, что происходит в кастрюле — девушка опасливо сторонилась его. Я вышла из дома, подняла капюшон, еще раз поблагодарив родителей за то, что они дали нам теплой одежды в дорогу, и решила пойти в сторону почты. Отправлю письмо в Подгорье — добрались, живы, все хорошо. Жаль, что здесь нет такой тьмы-желе, как в Холинбурге.

Дорога и правда была сухой и чистой — от нее веяло едва уловимым теплом и запахом сосновой смолы. Здание почты было у станции — рядом с ним красовалось нечто, вырезанное из дерева: то ли статуя, то ли просто причудливая коряга. Чем дольше я смотрела на деревяшку, тем спокойнее становилось на душе, словно из трещинок на меня взглянул кто-то добрый, заботливо провел ладонью по голове и пообещал: все будет хорошо!

— Засмотрелись, барыня?

Только сейчас я поняла, что на крыльце стоит белобрысый молодчик. Голубая рубашка, теплый жилет, теплые штаны — о том, что он здешний почтарь, говорила фуражка с треснувшим козырьком, лихо сдвинутая набок.

— Что это? — спросила я. Ладно, пусть буду барыней: в отличие от Кейси, которая была доброжелательной и милой, этот тип мне не понравился. Очень уж липким у него был взгляд.

— Это, изволите видеть, один из корней земли, — объяснил почтарь. — Их раньше тут много было, сама землица выталкивала. Теперь уж не осталось.

— И что же он делает?

— Это, как бы вам сказать, благословение земли, — почтарь привалился к перилам и продолжал: — Вот посмотришь на такой корень, когда грустно — и грусть отступает. Тут у нас очень уж тоскливо бывает, особенно по осени да по зиме.

Я понимающе кивнула.

— Вы, собственно, чего хотели-то? — спросил почтарь, и я решила, что он все-таки наглец: смотрел так, словно я была в его полной власти.

Я запоздало напомнила себе, что так и есть: я жена ссыльного,