Даже подпись Анри была совсем простой, без украшений. Я едва ее узнала, хотя, конечно же, это была его рука. Кто-то будто вселился в него и заставил написать это письмо. Впрочем, наверное, так оно и было.

Анри, которого я знала, всегда восхищался Виктором и смотрел на него с жадностью, которая почти заставляла меня ревновать. Неужели это было притворство? Неужели Анри оказался куда лучшим, чем я, актером, раз смог убедить меня, закоренелую лгунью, в своей непогрешимой искренности?

Что-то было не так. Может быть, Анри действительно верил в свою любовь ко мне и лишь в разговоре с Виктором наконец осмыслил свои истинные мотивы?

Иногда мы были незнакомцами даже для самих себя.

Итак, моя судьба была решена. Анри уехал, а Виктор все еще хотел видеть меня рядом. Но почему он мне не написал? Действительно ли Виктор хотел быть со мной, или же он просто не желал отдавать меня Анри?

Я глубже забилась в свою временную берлогу. Внутри у меня было так же пусто и неприютно, как в этом дереве. Я буду ждать письма от Виктора.

Больше мне ничего не оставалось.

Жюстина застала меня у окна, когда я смотрела на вечерний пейзаж. Я сидела так с тех пор, как месье Клерваль ушел и мы наконец набрались смелости вернуться в дом. Ждала ли я чего-то или боялась, что, если отвернусь, упущу какую-то страшную угрозу?

– Где вы витаете? – спросила она, ласково положив мне на плечо руку.

Я вздохнула.

– В прошлом.

Она подвела меня к софе, усадила и села сама – так близко, что мы задевали друг друга ногами.

– Я думала, вы будете счастливы. Вы ведь сделали, что собирались!

Я заставила себя улыбнуться. Скоро мне предстоит ужин с судьей Франкенштейном. Пора возвращаться в роль.

– Ты права. Боюсь, поездка вымотала меня больше, чем я думала. Я еще не вполне пришла в себя.

– Слава богу, нам больше не придется этого делать! Эти решения… Все это время я была так напугана.

– Я тоже, – солгала я. – Наверное, дело в том, что здесь, дома, я еще больше скучаю по Виктору. И по Анри. Как жаль, что он уехал в Англию без отцовского благословения.

Жюстина не видела месье Клерваля, а я не упоминала о его визите и бумагах, которые он оставил для судьи Франкенштейна, хотя и то и другое усугубляло мою тревогу. Неудивительно, что судья Франкенштейн хотел сократить за мой счет список расходов. Очевидно, он погряз в долгах. Что, если я заполучила Виктора только для того, чтобы увидеть, как он превращается в нищего?

Я не верила, что это произойдет. Состояние, подобное состоянию его семьи, имело свойство преумножаться. А Виктор был гением. Я знала, что он позаботится обо мне.

Жюстина сочувственно зацокала языком:

– Мужчины вечно действуют, не думая, как их поступки повлияют на окружающих. Только сердце женщины может вместить чувства другого человека. Нам будет не хватать Анри, но все будет хорошо.

– Я всегда представляла его частью нашей жизни. Нашим другом. Иногда даже твоим мужем.

Или моим. Я не предполагала, что он может уехать навсегда. Если бы я предвидела такое развитие событий, может, я бы действовала иначе?

Жюстина рассмеялась:

– О, я бы никогда не смогла выйти за Анри!

Я повернулась к ней.

– Значит, ты не огорчена? Я боялась, что ты жалеешь об утраченных возможностях.

– Боже мой, ну конечно нет. Я никогда не хотела выйти замуж. Я хочу остаться здесь и воспитывать моих милых Уильяма и Эрнеста. И заботиться о ваших детях.

О моих детях. Какая ужасная мысль.

– Но тогда у тебя никогда не будет собственных детей!

Жюстина кивнула, и ее лицо омрачилось.

– Я не хочу детей.

– Но из тебя выйдет самая любящая мать на свете.

– Моя мать была любящей.

Я нахмурилась.

– Мы точно говорим об одной женщине?

Жюстина опустила глаза под тяжестью воспоминаний.

– Честное слово. Она была любящей, нежной и доброй. К трем моим младшим сестрам и брату. Я не знаю, чем заслужила ее ненависть и враждебность. Может, в ней был какой-то внутренний изъян. Или изъян во мне – просто я пока не знаю какой.

Я схватила ее за плечи и развернула лицом к себе. Мой голос задрожал от гнева.

– В тебе нет никаких изъянов, Жюстина. И никогда не было.

Я знала, что такое гнилое нутро, – острые зубы за невинной улыбкой. Жюстина никогда ничего не скрывала.

– Разве вы не понимаете? Откуда мне знать, что я не унаследовала безумие матери? Откуда мне знать, что я не превращу жизнь своего ребенка в ад? – Она высвободилась из моих рук и откинулась на спинку софы. – Я счастлива здесь, с вами. Мне не нужно ничего, кроме того, что у меня уже есть и на что я могу надеяться в будущем, с возвращением Виктора. Я счастлива, что все наконец разрешилось.

Я была рада это услышать, была рада за Жюстину. Но что-то во мне сжалось от ее слов, и я поняла наконец, что за призрак преследовал меня со дня возвращения.

Это были мысли об упущенной возможности, о другом варианте моего будущего. Долгое время я держала Анри в рукаве, как козырь. Теперь этот козырь был для меня потерян, а ведь я планировала так или иначе оставить его при себе – или своим мужем, или мужем Жюстины. Как и всегда, этот выбор был сделан за меня.

– Как же хорошо дома. – Жюстина радостно вздохнула, глядя на потрескивающий огонь.

– Хорошо, – повторила я, прикрывая глаза и вспоминая восторг и удовлетворение, вызванные во мне другим пламенем. Я доказала, что моя смекалка и предприимчивость сильны как никогда. Я получила свой приз.

Я вздрогнула, когда по спине у меня вдруг пробежали призрачные мурашки.

***

Я тихонько скользнула в дверь и заняла свое место за обеденным столом. Судья Франкенштейн даже не поднял глаз при моем появлении.

– У меня чудесные новости, – сказала я, когда служанка поставила передо мной тарелку супа. Мальчики уже поели. Эрнест был уже достаточно большой, чтобы ужинать с нами, но предпочитал есть с Уильямом и Жюстиной. Я бы тоже предпочла их компанию, но у меня не было выбора. Мне нужно было вести себя соответственно своему положению в доме.

Судья Франкенштейн не спросил, что за новости я принесла, так что я продолжила:

– Виктор написал, что он вернется домой меньше, чем через месяц. Ему не терпится снова меня увидеть. – Я нагнала на щеки девичьего румянца и опустила голову. – То есть всех нас.

– Хорошо, – сказал судья Франкенштейн. Сила его голоса удивил меня, и, подняв глаза, я обнаружила, что он изучает меня поверх бумаг, принесенных месье Клервалем. Он растянул губы в подобии улыбки. – Это хорошо.