class="p1">— Знаешь, Петечка, — ответил Василий Семенович. — Это была самая удачная твоя шутка.

Тихим вечером

Тихий теплый вечер. Окна открыты. На письменном столе уютно горит лампа. Я смотрю в книгу, но никак не могу сосредоточиться. Снизу, со двора, упрямо лезет в уши чей то голос, мужской, настойчивый:

— Вер, а Вер, ну выйди!

— И не выйду, и не проси! — отвечает женский голос.

— Ну, Вер, ну поговорить надо!

— Не о чем мне с тобой разговаривать!

Буквы бессмысленно чернеют на бумаге. А голос все просит и просит:

— Ну, Вер!

И тут неожиданно рядом с моим окном в разговор вступает женское контральто, с его обладательницей я частенько раскланиваюсь в лифте:

— Верка, выйди же к нему наконец, телевизор смотреть мешаете!

— Не выйду я к нему, Марья Николаевна!

— Вот упрямая девка, совсем малого замучила!

— И не уговаривайте, Марья Николаевна!

Откуда-то справа, уже из другого окна комментирует стариковский тенор:

— А парень-то хороший, душевный парень! В прошлом году замок мне врезал. Специальность хорошую имеет. Такие ребята на дороге не валяются.

— Очень нужна мне его специальность! — твердит упрямая Верка.

— Это ничего, это она ему характер свой показывает, — встревает кто-то еще. Похоже, скоро весь дом примет участие в разговоре. — Сколько я за своей Светланой Филаретовной ухаживал, и-эх! — страшно подумать. А все-таки моя взяла.

— Сиди уж, твоя взяла! — перебивает, очевидно, Светлана Филаретовна. — Шел бы ты, старый, гнать лучше!

— Ну, Вер!

— Чего тебе опять?

— Ну, выйди, общественность же тебя просит!

— Вера! Вы меня слышите? — раздается сверну над моим окном. Это говорит жилец из 90-й квартиры. — Вера! Вот что написал великий английский поэт Шекспир еще в XVI веке:

«Я ненавижу», — присмирев.

Уста промолвили, а взгляд

Уже сменил на милость гнев.

И ночь с небес умчалась в ад.

«Я ненавижу», — но тотчас

Она добавила: «Не вас!»

Сонет № 145.

В переводе Маршака.

— Уж этот Шекспир умел! Умел! Ничего не скажешь! — одобряют голоса.

Некоторое время стоит молчание. Все словно обдумывают только что услышанное.

— Ладно, сейчас выйду! — сдается неуступчивая Вера. — Жди у подъезда.

— Ну, вот! Ну, наконец-то! Так-то бы давно! — звучат голоса.

И наступает тишина.

Жилец

Разные люди по-разному воспринимают счастливые известия. Когда Иван Яковлевич узнал, что его очередь ни квартиру вот-вот подойдет, им овладело беспокойство. Причем беспокойство это усиливалось с каждым днем. Он теперь не мог равнодушно пройти мимо забора какой-нибудь стройки, обязательно остановится, посмотрит. Даже зайдет в ворота, чтобы получше видеть. Теперь-то он наблюдал не как стороннее лицо, а как человек, кровно заинтересованный. Кто знает, может быть, именно в этом доме и придется жить.

Раз Иван Яковлевич даже не сдержался и крикнул каменщику:

— Как кладешь?! Аккуратней клади! Раствор гуще намазывай! Здесь люди жить будут, а не кто-ни будь!

Каменщик уставился на Ивана Яковлевича и хо тел что-то ответить, но в это время Ивана Яковлевича отвлек въехавший во двор грузовик. Он въехал, подпрыгивая на ухабах и ныряя в колдобины. От тряски из кузова вывалилось несколько облицовочных плиток.

— Стой! — заорал Иван Яковлевич. — Стой, кому говорят!

Грузовик остановился, из кабины выглянуло удивленное лицо водителя.

— Ты что ж делаешь? — Размахивая руками, Иван Яковлевич заспешил к грузовику. — Ты чего плиткой соришь? А где-то этой плитки недобор. А здесь ее в грязь втаптывают!

Шофер хмуро вылез из кабины и стал собирать плитку.

— Слышь, начальник! — сказали за спиной у Ивана Яковлевича. — Электроды когда будут? С утри все обещаниями кормят, а чем я варить буду, пальцем?

Иван Яковлевич открыл рот, чтобы ответить, но тут на него налетел какой-то маленький в кепке и закричал петушиным голосом:

— Как Алтухову, так все! И материалы, и крановщика самого лучшего, а как мне — так шиш! Нет, я так работать не согласен!

— Это почему же вы работать не согласны?! — зловеще произнес Иван Яковлевич и двинулся на маленького.

— Да я так, к слову пришлось! — говорил тот, отступая. — А работать мы не отказываемся. Только как бы это, с Алтуховым…

— С Алтуховым разберемся! — поставил точку Иван Яковлевич. — Больше вопросов нет?

— Нет!

— Приступайте! — приказал Иван Яковлевич и крупными шагами направился к будке прораба.

— Сейчас он ему задаст перца! — одобрительно сказали вслед.

Все с интересом посмотрели на дверь прорабской, где скрылся Иван Яковлевич.

Через несколько минут дверь прорабской распахнулась. Из нее вышел Иван Яковлевич, а за ним, Почтительно семеня, сам прораб. Забегая впереди Ивана Яковлевича и преданно заглядывая ему в глаза прораб проводил гостя до ворот.

Как только Иван Яковлевич вышел за ворота, прораб вытащил большой платок и утер вспотевшее лицо.

— Видно, большая шишка! — было высказано предположение.

— Не меньше, чем из главка! — заметил сварщик, требовавший электроды.

— И фамилия у него какая-то странная, — задумчиво произнес прораб. — Жилец… А по имени-отчеству не знаю, не назвался…

Дядя приехал

Когда я смотрю на карту нашей страны, я всегда вспоминаю, что в Липецке живет мой родной дядя. Время от времени дядя приезжает погостить ко мне в Москву. Он привозит с собой большой коричневый чемодан и неутомимую жажду все видеть и везде побывать. Целыми днями где-то пропадает, а вечером делится с нами своими впечатлениями. Я люблю слушать его. Заглядывают нм огонек соседи. Сегодня как раз один из таких вечеров. Дядя восседает в кресле, окруженный слушателями, а я вышел на минуту в прихожую встретить запоздавшую гостью. Это женщина из 115-й квартиры, В руках у нее банка с вареньем.

— Уже начал? — испуганным шепотом спрашивает женщина.

— Полчаса, как рассказывает, — шепчу я, принимая банку. — Сегодня Третьяковку посещал. Все своими глазами видел.

— Ах, как интересно! — всплескивает руками соседка. Дядя недовольно смотрит на опоздавшую: он иг любит, когда его перебивают.

— Так на чем я остановился? — морщит лоб дядя.

— Вы говорили, что впечатление у вас огромное, — подсказывает хор голосов.

— Да, впечатление, я вам скажу!.. Закрою глаза — и вижу…

— А я недавно рядом с Третьяковкой был! — сообщает один из слушателей. — Совсем рядом.

— Нашли, чем хвастаться! — перебивают его. — Вы рядом были, а человек внутрь заходил.

— Вот у меня и билет входной сохранился! — показывает билет дядя.

— А в бассейне «Москва» вы тоже были? — звучит робкий вопрос.

— Был, как же! — кивает головой дядя.

Вздох восхищения шевелит занавеску. Сидевшие смирно супруги из 92-й квартиры вдруг начинают ссориться.

— Говорил я тебе, в Кременчуг надо перебираться! — бубнит муж. — Приезжали бы в Москву в отпуск, ходили бы по театрам, музеям, концертным залам.

Я взглядываю на часы.

— Уже одиннадцать,