не успокоился — планка от побоев у него упала основательно, не помогло даже сверхъестественное здоровье. Он выхватил из кучи мужиков бледное лицо слегка очухавшегося от удара Бориса и навел на него подрагивающий ствол пистолета.

— Соску твою я все равно сегодня отдеру, как следует! — страшно оскалившись, прокаркал уголовник, отирая свободной рукой струящуюся из разбитого носа кровь. — А на тебя скоро наденут деревянный макинтош, а в твоем доме будет играть музыка! Только ты её не услышишь[5]…

Бурят тоже не услышал, как тихо прошелестел воздух за его спиной, а лишь удивленно вздрогну, когда что-то острое вонзилось сзади в его затылок. Он медленно обернулся, демонстрируя избитым лесорубам торчащий из его черепушки поварской нож-топорик, брошенный явно умелой рукой.

— Ты?.. — только и успел выдохнуть здоровяк, валясь навзничь на землю, словно подрубленное гигантское дерево.

От удара о землю нож еще глубже вошел в мозг уголовника, так что Бурят судорожно дернулся еще пару раз и окончательно затих.

— Вот ты теперь точно ни хрена не услышишь, ублюдок! — зло процедила спускающаяся по ступенькам крыльца Катерина. Он подошла к неподвижному телу Бурята и в сердцах сильно пнула его ногой. — Сдох, козел?

— Один из мужиков, пострадавший в свалке меньше всего, нагнулся к буряту и зажал пальцами крупную вену, проступающую на его бычьей шее.

— Откинулся, кажись… — произнес он, не различив пульса.

— Вот и здорово! — отозвалась Катерина. — Помер Максим, да и хрен с ним! Такому дерьму туда и дорога! Ну, а вы чего вылупились, мужики? Первый раз, что ли, падаль в наших краях убираем? — Неожиданно лихо взяла она в оборот лесорубов. И любому наблюдавшему со стороны за всей этой картиной, сразу стало бы сразу ясно, кто в доме хозяин. — Давайте, поторапливайтесь, пока лишних глаз не набежало! И без того повезло, что никого постороннего нету! Все свои…

— Спасибо, родная! — Борис подошел к жене и крепко её обнял.

— Как сам? — осведомилась она у него, не переставая цепко «сканировать» взглядом округу.

— В норме… — коротко ответил муж.

— Тогда приберись, Борь, а обнимашки мы потом устроим!

[1] Балабас — голова (тюремный жаргон).

[2] Лакшовка — проститутка, пользующаяся успехом (тюремный жаргон).

[3] Цитаты из к/ф «Калина красная», реж. В. Шукшин, «Мосфильм», 1973 г.

[4] Вафля — половой член (тюремный жаргон).

[5] Цитата из кинофильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», реж. Л. Гайдай, «Мосфильм», 1965 г.

Глава 14

Сознание вернулось толчком, словно какая-то сволочь решила разбудить меня доброй зуботычиной. Я забился в болезненных конвульсиях, едва не захлебываясь едко-кислой рвотой, которой, отчего-то, оказался под завязку забит мой рот. Вывернувшись едва ли не наизнанку, да так, что слезы пошли из глаз, я сумел ухватить немного воздуха уже взвывшими от нехватки кислорода легкими. Голова разламывалась на куски, и мне стоило немалых усилий собрать её в кучу. Но мозги, все равно отказывались соображать — болезненная пульсация сводила на нет все мои усилия. Поэтому я на какое-то время затих, скорчившись в позе эмбриона и стараясь не шевелиться. Ну, и не думать ни о чем, по возможности…

Сколько я так пролежал, сказать трудно — может десять минут, а может и десять часов. Я словно впал в какую-то прострацию, во что-то среднее между сном и явью, но с полным отключением любых мыслительных процессов. Наконец, когда мне немного получшело, я первым делом ощупал свою голову в поисках огнестрельного ранения… Да-да, я вспомнил свои последние секунды до того, как погрузиться беспамятство. И в этот момент гребаный апельсин Бульдозер держал волыну у моего виска. И я готов был поставить на кон, что угодно… Да просто падлой буду, если это не так! Я видел, как его палец потянул спусковой крючок… И моя голова должна была пополниться как минимум еще одной дырой, не предусмотренной ни господом Богом, ни природой.

Но к моему глубочайшему изумлению, голова оказалась абсолютно целой и невредимой. Более того, заросшей густым волосом! Тогда, как я уже лет тридцать являлся обладателем большой «зеркальной» плеши, к семидесяти годам превратившей мою черепушку в идеальный бильярдный шар. Так что этого попросту не могло быть… Но раздумывать над этими странностями не давала чудовищная головная боль, которая, хоть слегка и улеглась, но все равно продолжала молотить гигантскими кувалдами в мои виски, а в глазах все двоилось, плыло и вращалось.Я полежал еще немного, дождавшись, пока боль вновь слегка приутихнет, а после попытался подняться на карачки.

Едва я изменил свое положение, утвердившись над полом на четыре мосла, желудок судорожно сжался, и меня опять вывернуло, но уже ярко желтой желчной массой. После рвотного спазма стало немного полегче, разбегающиеся глаза удалось сфокусировать и осмотреться. Стараясь, как можно медленнее вращать головой, я оценил окружающую обстановку — и она, честно признаться, меня совсем не порадовала. Я находился в каком-то явно заброшенном деревенском доме, с огромной, закопченной и давно не беленой печью. Пол с рассохшимися, а местами и вовсе прогнившими и провалившимися досками. Кучи мусора, каких-то тряпок, комья засохшей грязи. Стены, затянутые паутиной, с обвалившейся местами штукатуркой и почерневшей дранкой, видневшийся в проплешинах. Затхлый запах нежилого помещения и кошачьей мочи перебивал даже кислую вонь моей свежей блевотины.

Что же произошло? Что со мной? Где я? — Эти мысли пытались пробиться сквозь пульсирующую головную боль, но я еще плохо соображал, поэтому попытался просто подняться с заблеванного пола. Уцепившись слабой рукой за обнаружившееся рядом ободранное кресло, я умудрился вздернуть себя на подрагивающие ноги. Голова закружилась, и я, упав на продавленные подушки старого кресла, вновь вырубился.

Следующее «пробуждение» прошло веселее, голова болела, но уже не так резко, как в предыдущий раз. Вот только рот пересох, как будто я страдал от жажды на киче жарким летом в Средней Азии. Стрельнув глазами по сторонам, я увидел на ободранном журнальном столике, что раскорячился подле кресла, прозрачную пластиковую бутылку и, вроде бы, с водой. Сначала подумал — импортная, но на бутылке имелась красочная этикетка с надписью по-русски и явно заводского изготовления. «Святой источник» — вода питьевая, — гласила надпись на этикетке.

— Да иди… ты… — с недоумением просипел я, протягивая руку к бутылке. — Какая, нах, святая вода в Союзе?

Открутив крышку, я припал к живительной влаге, которая точно