Митчел понял, что она скорее всего права, и поэтому сменил тему:

– Пока вы были у ветеринара, вам дважды звонили.

– Скорее всего Луис и Холли, – пробормотала Кейт, потянувшись за сумочкой. К сожалению, она забыла, что поставила звук на максимум, и когда нажала кнопку, чтобы прослушать голосовую почту, Митчел вежливо вытащил из кармана на спинке сиденья пачку туристических проспектов и сделал вид, что углубился в чтение.

Первое сообщение оказалось от Эвана, и он казался таким встревоженным, что Кейт почувствовала угрызения совести.

– Кейт, милая, почему ты не перезвонила мне? Я снова звонил в отель сегодня утром, оставил сообщение, а от тебя по-прежнему ничего. Я начинаю беспокоиться. Ты не заболела? Может, мигрени вернулись?

От второго сообщения ей окончательно стало не по себе.

– Милая, я только что звонил Холли, и она сказала, что вы с ней вчера говорили и с тобой все в порядке. Очевидно, ты так рассержена за то, что я до сих пор не приехал, что больше не желаешь отвечать на звонки. Я ужасно скучаю, Кейт, и устал куда-то уезжать, чтобы проводить с тобой все дни и ночи. Мы могли бы сделать это и в Чикаго. Мы с тобой много лет вместе и знаем, как сделать друг друга счастливыми, потому что оба хотим одного и того же: дом, детей и друг друга. Что для нас всего важнее? Я…

Не в силах больше слушать, Кейт закрыла мобильник, сунула в сумочку и украдкой взглянула на Митчела, с облегчением обнаружив, что тот продолжает читать проспекты. Однако он хмурился, и губы были плотно сжаты. Наконец, нарушив неловкое молчание, Кейт жизнерадостно объявила:

– У нас все хорошо.

Митчел рывком сунул проспекты в карман на спинке сиденья и мрачно уставился на нее.

– А ваш бойфренд, похоже, считает иначе.

– Вы слышали?

– Трудно было не услышать. Он женат?

– Нет, конечно, нет. Почему вы так подумали?

– Вы сами сказали, что вместе уже несколько лет, но, судя по тому, что я сейчас услышал, вместе не живете. Сколько ему лет?

– Тридцать три. Значит, вы… – Кейт наконец осенило. – Значит, у вас сложилось впечатление, что я нечто вроде… – она поколебалась, прежде чем выбрать наименее неприятный термин из всех существующих, – содержанки?

– Я не задумывался над такой возможностью, но она вполне вероятна, если учесть, что подобных историй знаю немало.

– И у вас большой опыт в этой области?

Митчел развалился на сиденье, вытянул ноги и, помедлив, кивнул:

– Очень. – Прежде чем Кейт успела оправиться от этого заявления, он ловко сменил тему: – Почему ветеринар назвал вас «Мэри»?

– Потому что я заполнила анкету на свое настоящее имя, Мэри Катерина. Все звали меня Мэри Кейт, пока я не выросла и не запретила им издеваться надо мной. Но отец до самой смерти звал меня именно так.

– Мэри Кейт, – мрачновато повторил он. – Очень мило. Идеальное имя для девушки из ирландского церковного хора.

Немного растерявшись от его тона, Кейт напрямик заявила:

– Я никогда не была девушкой из церковного хора в том смысле, какой вы подразумеваете. Честно говоря, я была настоящей сорвиголовой.

– Прекрасно, – сухо обронил он.

Кейт повернула голову и стала рассматривать подножия гор, мелькавшие справа, одновременно пытаясь понять причину столь внезапно испортившегося настроения Митчела. Очевидно, ему не давало покоя что-то, услышанное за последние несколько минут, но что именно? Совершенно непонятно.

Немного погодя Кейт украдкой взглянула на него и натолкнулась на пристальный взгляд. Митчел задумчиво хмурился. Стойко удержавшись от порыва пригладить волосы, она сказала первое, что пришло в голову:

– Для этого времени года погода просто изумительная.

– Совершенно верно.

– Я думала, что сегодня будет дождь, но на небе ни облачка.

– Было бы удивительно, если с безоблачного неба вдруг полил дождь, – хмуро согласился он, хотя губы уже смешливо морщились, и Кейт так обрадовалась, что ответила нерешительной улыбкой.

Взгляд Митчела переместился от ярко-зеленых глаз на ее мягкие губы, и желание коснуться их поцелуем стало таким сильным, что пришлось отвернуться и уставиться в окно. После десятилетий молчания его совесть вдруг обрела голос и теперь нещадно корила его, особенно после того, как Мэри Кейт Донован предстала перед ним в истинном свете. В такси по дороге к ветеринару она рассказывала о своей жизни с отцом, и даже Митчелу, совершенно не ведавшему семейных отношений, пусть самых плохих, стало очевидно, что Кейт горячо любила отца и скорбела о его смерти. Судя по ее высказываниям, она до смерти боялась ответственности, которая легла на ее плечи, тем более что плохо знала, как управлять рестораном. Отсутствующий бойфренд, которого Митчел считал стареющим богатым плейбоем, беззастенчиво использующим Кейт как постельную игрушку, оказался на год моложе самого Митчела и не только любил Кейт, но и был готов жениться. Это он повез ее в дорогой отель на прекрасном тропическом острове, несомненно, затем, чтобы помочь ей оправиться от потрясений. Когда ему пришлось вернуться в Чикаго, он оставил в этой полной искушений обстановке прелестную скорбящую измученную Кейт, которая, вероятно, никогда не изменяла ему раньше, но теперь так ослабела от одиночества и горя, что была готова упасть в объятия Митчела.

На следующей неделе или в следующем месяце, но она обязательно пожалеет о том, что легла с ним в постель, и ко всем ее бедам прибавятся угрызения совести. Она так мягкосердечна, что, даже изнывая от печали, была полна решимости взять с собой бездомного пса, чтобы спасти от верной гибели. Дело кончится тем, что она изведет себя за то, что поступила так жестоко, изменив любовнику.

Совесть Митчела продолжала твердить, что если бы Кейт действительно нравилась ему по-настоящему, он, как честный человек, должен был бы попросить водителя повернуть назад и доставить их в Филипсбург. Сам он не годился для долгих романов, не собирался становиться ничьим бойфрендом и к тому же не намеревался задерживаться в Чикаго дольше чем на неделю. Его появление на дне рождения Сесила было отмечено репортером «Трибюн», ведущим колонку светской хроники, и если его снова увидят в Чикаго, кто-нибудь обязательно начнет копать, и раньше или позже его биография станет предметом оживленных сплетен в кругу людей, с которыми он не согласился бы провести вечер, а уж тем более разделить малоприятную историю своей жизни. Кроме того, он испытывал необъяснимую, но непреодолимую антипатию к признанию своего родства с блистательными Уайаттами, но в городе, где жила Кейт Донован, у него не было иного выхода.

Но тут логика вступила в смертельную битву с совестью, твердя, что Кейт достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения и совершать поступки, а долгие страстные занятия любовью отвлекут ее от нынешних бед и проблем. Последняя часть была продиктована не логикой, а похотью, о чем не замедлила сообщить разъяренная совесть Митчела.