Старательно облизав после кетчупа пальцы, Дэниэль посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Вот только за эту пустую угрозу ты мне добудешь не двести, а триста тысяч у своего дружка. Я ни с кем не сплю и доказать ты ничего не сможешь. Будешь выглядеть как человек наводящий напраслину на того, кто обвинил тебя первым. А по существу твоего вопроса – мы не говорим об увольнении. Мы говорим о сроке, мисс Лукьянофф. Хорошем таком сроке за принуждение к сексуальному контакту, при использовании служебного положения. Фактически об изнасиловании.

Я помертвела. Заледенела вся, кроме маленьких волосков на руках, которые от ужаса встали дыбом.

– Что… ты несешь… он ничего такого…

Облизав последний палец и зачем-то вытерев руки салфеткой, шантажист вытащил из кармана свой телефон. Что-то набрал на нем, и я услышала хорошо знакомый, хрипловатый голос Ванессы.

– Я тебе клянусь, Дэни! Она сама мне рассказала после того, как он гнался за ней в баре! И я видела в ее телефоне переписку с ним!

– Да ну перестань… – лениво тянул аспирант. – Не может этого быть…

– Вот честное слово! Хочешь, возьмем его фотку и пойдем в тот бар, где он с геями подрался? Они его точно запомнили!

– Ну, допустим. Но откуда ты знаешь, что он ее заставил раздвинуть ноги? Неужели тоже сама рассказала?

– Да, конечно, сама! Она три дня в себя приходила! Рыдала, на кровати лежала… ничего не ела… Там травма до конца жизни! И любой полицейский психолог ее мигом разговорит!

– А чего тогда в полицию не пошла?

– Так запугал он ее! Она ж иммигрантка – они все темные, прав своих не знают! Я уж как уговаривала – не представляешь себе! И так, и эдак… Ни в какую!

Мягко кликнув каким-то механизмом, запись кончилась. Дэниэль молча на меня с таким строгим видом, будто ждал, что я ему сейчас зачитаю отрывок из заданной на дом статьи. Я же не могла не то, что ничего произнести, думать не могла. Вся в кусок льда превратилась, вместе с мыслями, душой и телом.

– В общем, сутки у вас добыть деньги и перевести их мне на счет в Тайском банке. Я как раз виллочку себе присмотрел на инвестицию – на островах. А не добудете… – он развел руками. – Придется мне уговорить Ванессу написать заявление от третьего лица на нашу знаменитость. Вот шуму-то будет!

***

– Ну же, давай! Давай отвечай! – стоя под стеной того же Макдональдса, я остервенело набирала Рика. И набирала. И набирала. Пока пальцы не начали подмерзать в холодном вечернем воздухе.

Как я и боялась, мой профессор не дождался меня. Уехал спустя десять минут, как и обещал. И больше «доставать» не будет.

Не отвечал он явно специально – вряд ли в такое время уже спит. А может, он в душе? Или в спортзале? На всякий случай, уже ни на что не надеясь, я набрала его еще разок. Безрезультатно.

– Что же делать… черт возьми, что делать-то… – бормотала, отклеиваясь от стены и продолжая копаться в телефоне. Набрала в гугле «Свод законов США», поискала соответствующую статью… тут же скривилась от холодных, почти медицинских описаний процессов – коитус, проникновение, проникновение с особой жестокостью, анальное проникновение… изнасилование извращенными способами… Тьфу!

Как-то совсем это не отражало того, что происходило несколько дней назад у Рика в кабинете. А ведь «предающего тела» в законодательстве нет. И моего слюнопускания на красавца-профессора и явственного ощущения, что все могло быть гораздо хуже – тоже нет.

Да и теперешнего моего нежелания мстить ему и наказывать – по всей видимости, тоже не предусмотрено.

Как этот говнюк сказал? «Заявление третьей стороны»? Я погуглила.

Да, так и есть. Краем уха я уже слышала о том, что в случае тяжких, уголовных преступлений заявление может быть подано кем угодно – необязательно тем, против кого преступление было совершенно. Любой свидетель или просто человек, который о чем-то слышал, что-то знает, имеет хоть какие-то доказательства, пусть и косвенные, вполне может донести на преступника. Даже если его жертва больше претензий не имеет.   

Конечно, я могу все отрицать… А если, как эта сучка Ванесса сказала – меня любой полицейский психолог «расколет»? Да и вообще… Что будет с Риком, если его втянут в столь позорный и публичный процесс?

Ну, допустим, места он лишится сразу же, карьеры – по всей видимости тоже. И это уже плохо. Очень плохо.

Это ведь я для понту сказала, что раз Мэйсон миллионер, с наукой расстанется с легкостью, и плевать он хотел на всяких там шантажистов. Учитывая, что он мог вообще не заниматься никакой наукой, мой профессор не выглядел человеком, который в своем деле мимоходом. Без науки, без преподавания… он потеряет себя.

А если его посадят... Даже думать об этом было страшно.

Сунув телефон в карман, я медленно брела вдоль тротуара. В общагу возвращаться не хотелось – хотя и стоило. Я могла попробовать найти Ванессу и поговорить с ней. Убедить ее не выдавать меня, надавить на жалость, объяснить, что от всеобщего внимания и длительного судебного процесса мне станет еще хуже…

Но что-то подсказывало мне, что Ванесса не захочет разговаривать со мной на эту тему. И, скорее, всего, вообще не захочет видеться – уж блудный бойфренд постарается ее «отвлечь». Не удивлюсь, если Дэниэль вообще куда-нибудь ее увез и спрятал, пока не получит свои денежки.

Уже представляла себе, какой лапши он навешал ей на уши, только чтобы не думала обо мне. Или, наоборот, подзуживает, уговаривает не поддаваться на мои уверения в том, что я в порядке, и единственный вопрос, который меня сейчас мучает – это не слишком ли я быстро поднимаю белый флаг.  

Хотя какой там флаг… Довела мужика до нервного срыва, ломака... Уж как он со мной нежничал, в любви даже признался – ничего не помогло. Наверное, и впрямь у меня серьезным травма, раз отталкиваю от себя раз за разом того, кого хочу…

И не только хочу.

Неожиданно для самой себя я шмыгнула носом.

– Что ты со мной сделал, Рик Мэйсон… – всхлипнула и подняла руку, чтобы вытереть набежавшие слезы.

С радостным визгом рядом со мной остановилось такси – вероятно, мой жест походил на тот, которым останавливают машины, и опытный водила решил не упустить возможности подобрать клиентку вблизи богатенького Ист-Сайда. 

– Куда едем?

«Домой…» – чуть было не вздохнула я. Опомнилась и рассеянно назвала ему адрес общаги – Восемнадцатая улица, дом 26.

Если бы я не была настолько отвлечена и расстроена последними событиями, то обязательно заметила бы метнувшуюся следом, хорошо знакомую серебристую Панамеру. Но мне было совсем не до этого. Я вообще не замечала ничего вокруг, погруженная в собственные мысли и строя планы, как разрулить всю эту ситуацию с шантажом и Риком.

Мимо проносились одни за другим витрины, замелькали густые заросли Центрального Парка, а потом пейзаж сменился, стал более оживленным, людным, витрины сменили вывески студенческих баров и магазинов антиквариата. Две пешеходные улицы, ведущие к общежитиям, показались вдали, и я попросила водителя притормозить возле первой – все равно дальше не проехать.