Меня пригласили соведущим в шоу Мерва только после восьми эфиров. Майк Дуглас сажал вас в павильон, откуда руководил процессом, с первого же съемочного дня. И с первой же минуты я возненавидел эту манеру общения – строго по сценарию – сидящих рядом людей, делающих вид, что они что-то такое друг о друге знают, этот показушный шоубизовый треп, в который выливаются все разговоры.

Особенно тяжело это давалось комикам. Их задача – заставлять людей смеяться. Но в ситуации, когда все неестественно, они бессильны. Вот у вас есть заготовленные шутки, и вы ждете, что ведущий задаст нужный вопрос, вы в ответ удачно пошутите – и всех порвете. Но сколько уходит нервов, когда вы понимаете, что ведущего занесло совсем не туда – а так чаще всего и бывало – и все ваши старания улетают коту под хвост.

То, что шоу Дугласа выходило днем, создавало дополнительные трудности. Приходилось чем-то занимать себя в кадре: поддерживать женщин-физкультурниц, изображать жонглера или кулинара. Однажды, когда я был соведущим, Эйлс насел на меня: «Завтра будем готовить, с тебя рецепт. Ингредиенты мы обеспечим, а ты расскажешь Майку, что с ними делать».

У меня родилась идея – омлет с желе. «Боже, разве бывают более несовместимые вещи? – подумал я. – Это же РЕАЛЬНО смешно». На следующий день Майк смотрит, как я вожусь со взбитыми яйцами, и кивает с самым серьезным видом. Я объявляю: «А теперь наша начинка – ЖЕЛЕ!» И жду его заразительного смеха, чтобы в ответ блеснуть остроумием. А Майк продолжает кивать, поглощенный желейным омлетом. Пытается запомнить, чтобы потом повторить самому. Опять все коту под хвост.

Как я это ненавидел – эти уступки, унижения, дурацкие ситуации. Когда теряешь контроль и собственное достоинство.

Но, хе-хе, это всего лишь второй этап: улыбайся и терпи!

И вот наконец все завертелось. В октябре 1965 года я выступил в клубе «Бейсин стрит ист»[133], о чем еще полгода назад мог только мечтать. В таком крутом ночном клубе я впервые показывал свой сольный номер, причем весьма успешно. Я открывал вечер перед Tijuana Brass[134] – они как раз входили в моду, и народ на них ломился. Должен сказать, это удивительное чувство, когда забитый до отказа зал, собравшийся ради Герба Альперта и его ансамбля, замолкает при твоем появлении, с интересом слушает и даже смеется. Я очень старался. И номер у меня был хороший. И хотя публика пришла не на меня, я расположил ее к себе.

В «Бейсин стрит ист» меня нашел Боб Беннер. Это был простоватый парень из Техаса, тощий и долговязый, который изловчился стать нью-йоркским продюсером. Среди прочего он продюсировал шоу «Скрытая камера», открыл Кэрол Бернетт[135] и Дома ДеЛуизу[136]. Он пригласил меня на «Эй-Би-Си» в «Шоу Джимми Дина», выходившее в прайм-тайм, тоже его продюсерское детище. У Дина я появился в январе 1966 года и так всем понравился, что меня тут же пригласили на следующий эфир.

Потом меня занесло в чикагский отель «Дрейк» – разительный контраст с тем Чикаго, который я знал, городом одержимых фолком хиппи с Уэллс-стрит. Очень фешенебельное, пронизанное снобизмом место, где даже комикам положено было являться в смокинге. В первый вечер, пока я стоял за колонной посреди зала и ждал, когда меня объявят, какая-то дородная дама, увешанная бриллиантами, тронула меня за рукав и попросила принести воды. «Обязательно, – ответил я, – сразу, как только выступлю».

Вскоре на горизонте снова возник Боб Беннер и предложил пост сценариста и постоянного ведущего программы «Летний мьюзик-холл Крафта», летней замены «Шоу Энди Уильямса». Звездой шоу должен был стать новый кумир американских буржуа Джон Дэвидсон. Съемки начинались в апреле, поэтому уже в марте 1966 года меня ждали в Лос-Анджелесе. Мы закрыли нашу крошечную квартирку на шестом этаже, отдали ключ моей матери и втроем отправились в Калифорнию. Там нам предстояло прожить больше тридцати лет.

В «Летнем мьюзик-холле Крафта» я был «домашним комиком». Ни один выпуск не обходился без меня. Среди постоянных гостей могу назвать группу King Cousins[137], специальный проект King Family[138] и вокальный дуэт Джеки и Гейл из New Christy Minstrels[139]. Джеки в конце концов вышла замуж за Джона Дэвидсона. Шоу было «молодое», поэтому в гости заходили Ричи Праер и Флип Уилсон, такие певцы, как Нэнси Синатра и Ноэль Харрисон (сын Рекса Харрисона), группы Everly Brothers[140] и Chad & Jeremy[141].

Джон Дэвидсон, сын баптистского священника, был добродушнейшим созданием. Угодить ему не составляло труда, а расстроить казалось невозможным. Одной из причин этого, как признался он мне через много лет (и это признание поразило меня), могло быть то, что в шоу не осталось ни одной девушки, которую бы он не трахнул. Но в то время мне это даже в голову не приходило.

Я занимался своей работой, писал диалоги. Это было несложно, потому что вначале всегда шло: «Спасибо, Гейл, спасибо, Джон», – и уже от этих двух реплик я танцевал дальше. Если не считать белых брюк, желтых рубашек, полосатых пиджаков и канотье – видимо, так Энди Уильямс представлял родную Айову летом 1890 года, – шоу было довольно приятное. Хотелось верить, что из этого что-то получится.

И в то же время два эти шоу, Джимми Дина и Джона Дэвидсона, мой первый серьезный опыт на сетевом телевидении, открыли мне и другую сторону процесса – все эти многочасовые ожидания, просиживания в пустых телестудиях, пока вокруг все живет своей жизнью, которая вас не касается. В которой вы ничего не понимаете да и не хотите понимать. Время от времени где-то среди софитов голос обращается к кому-то на сцене: «Давай еще раз… Теперь выйдешь справа… Сейчас стой там…» Тягомотина – еще одна движущая сила телевидения.