И для Павла отцовская гордость и отцовская любовь стали не меньшим стимулом для возвращения в мир живых, чем любовь к Монике.

А теперь два самых дорогих для него человека именно из-за него оказались в ловушке. И если отца он уже нашел и теперь сумеет защитить, то Моника…

Его Моника сейчас в полной власти завистливой и мстительной твари!!!

«Ты палишься».

Этот негромкий голос, прозвучавший в его сознании, произвел эффект, подобный прицельному удару в лоб копытом быка. Такого, утыканного бандерильями, с корриды.

Павлу даже фейерверк искр из глаз почудился.

И звон в ушах.

Но в целом долбануло весьма отрезвляюще, даже на мгновение стало стыдно — распустил нюни, позорище!

А потом дошло окончательно. И стыд сменился страхом. Настороженностью. Готовностью к отпору. Павел автоматически проверил свои привычные, дежурные ментальные блоки — они были на месте.

«Ты не этим палишься, а эмоциями своими. Мыслей твоих даже я прочитать не могу, но горе — слышу. Именно горе, не ненависть, не презрение — горе».

«Даже ты?» — Павел снова стал прежним, сосредоточенным и закрытым. Но диалог решил не прерывать — кто бы ни был его ментальный собеседник, пока он проявил себя как союзник. — «То есть ты считаешь себя самым сильным… рептилоидом?»

На последнем слове Павел осознанно удвоил вопросительную интонацию. Потому что понять, кто с ним контактирует — человек или рептилия, — пока не смог. Слишком все быстро произошло, шок от недавней эмоциональной бури разбередил все его чувства, не забыв устроить бардак и в отделе логического мышления.

«Я ничего не считаю, так оно и есть».

«Видимо, излишняя скромность не входит в список твоих главных достоинств».

«А у меня вообще нет списка, у меня и есть всего одно, но зато самое главное и самое ценное — с точки зрения моего отца — достоинство. Самые мощные для представителя нашей расы ментальные способности. Хотя и они, если честно, оказались слабее твоих. Вот ты — уникален. И так бестолково палишься. Человеческая сущность все-таки мешает».

Всего одно достоинство… С точки зрения отца… Слова Ксандра… Его собственные ощущения там, в их доме…

Ксения. Это она.

«А может, именно человеческая сущность и сделала меня сильнее «даже тебя»? Ты об этом не думала, Ксения?»

«Все-таки узнал» — странное ощущение, словно смешок прозвенел в ушах.

Павел невольно отметил — как же все-таки удобно, оказывается, общаться ментально с тем, кто тоже может это. С обычными людьми и рептилиями так не получалось, приходилось тратить силы на отстранение от их остальных мыслей. А здесь разговор шел легко и спокойно, Павел не слышал никаких «посторонних шумов». Только диалог, больше ничего. Причем присутствовала абсолютная уверенность, что никто из посторонних их беседу не слышит. Почему, Павел не знал. Но так и было.

«Узнал, конечно. Я еще в вашем доме почувствовал твои попытки покопаться у меня в голове. Ты что, с тех пор постоянно следишь за мной? Подсматриваешь и подслушиваешь?»

«Не говори ерунды, это было бы слишком напряжно. Да и своих дел у меня хватает. Но когда ты начинаешь сильно фонить…»

«Прости, что делать?»

«Фонить. Это сложно объяснить…»

«А ты попробуй. Я-то знаю, что у меня все под контролем».

«Ну да, твои эмоции всегда соответствуют ситуации. И даже то, что ты учинил сейчас, тоже вполне объяснимо для тех, кто может слышать. Ты бесишься оттого, что Венцеслава превратили в овощ».

«Ну да, именно так».

«Если не слышать нюансов. Они не слышат. Я слышу».

«И почему же не побежала к папеньке с доносом, а делаешь вид, что пытаешься помочь?»

«Я не делаю вид, я помогаю».

«Интересно, чем же?»

«Глушилкой работаю».

«В смысле?»

«Твою истерику приглушаю, корректирую немного. Как только ты начал фонить сегодня утром…»

«Кстати, ты так и не объяснила, что значит «фонить»?»

«Ну… Это как бывает в плохо настроенном микрофоне — вместо ровного звука внезапно режущий слух визг».

«Понял. Начинаю эмоционально визжать?»

«В общем-то да».

Опять тот же смешок. Забавное ощущение.

«Прелестно. Итак, ты утром услышала мой визг и прибежала послушать, что случилось?»

«Ага. Ты как раз в лабораторию с Ксандром отправлялся. Кстати, я тоже услышала отклик твоего отца».

«Та-а-ак. Все более странно. Логичным было бы сразу же сообщить об этом отцу, а ты…»

«Может, и сообщила бы. Но потом услышала ваш с Ксандром разговор обо мне…»

Ксения словно запнулась, а потом продолжила:

«Спасибо тебе».

«Да за что?»

«Ты не притворялся, когда вступился за меня. Ты был искренен. И для меня это решило все».

«Что — все?»

«Я помогу тебе. Помогу во всем. И уже начала помогать, закрыв от посторонних твое горе».

«Но почему?»

«Потому что люблю. Тебя люблю».

Павел, за время этого ментального диалога давно уже поднявшийся с пола и перебравшийся на кровать, вздрогнул и машинально сел, лихорадочно соображая, как ему реагировать на эти слова.

Он знал, чувствовал — Ксения действительно не может прорваться сквозь его блоки и заглянуть в разум, она в состоянии «ловить только одну радиоволну», настроенную на нее. Но, видимо, вздрогнул он не только физически, но и эмоционально.

«Да не волнуйся ты так».

Все-таки это было очень странно — улавливать в таком разговоре интонации. Сейчас слова Ксении «прозвучали» с грустной усмешкой.

«Я все знаю про тебя и Монику. И скажу честно — в целом мне затея отца с тотальным уничтожением твоей прошлой личности не особо нравилась, но вот то, что ты забыл эту девушку, примирило меня с таким решением. Ты сейчас просто выслушай меня, хорошо? Мне и так трудно об этом говорить, а тем более с тобой. Но времени у нас мало, а я должна объяснить причину своего поведения. И своего главного условия…»

«Условия? То есть помогать ты мне собираешься только в случае выполнения какого-то условия?»

«Да».

Твердое и решительное, но с затаенной горечью на дне.

«Вот это уже ближе к традициям твоего народа».

«Не тронь мой народ, он отчасти и твой. Да и человеческий род редко жертвует своими интересами исключительно из альтруистических побуждений. И еще раз прошу тебя, Павел, — не перебивай меня, пожалуйста. Мне реально трудно. И вот так общаться тоже не очень легко, знаешь ли! Я раньше ничего подобного не делала».