Во время последнего перехода Борглинда заметно волновалась. Всю дорогу она держалась замкнуто и почти спокойно, по крайней мере не выдавая своих чувств, но сейчас ее руки беспокойно теребили края накидки, она ёрзала на мягком мешке, точно на камнях. Ей хотелось встать и пройтись, но свободного места для прогулок не имелось: «Щетинистый» был сплошь завален тюками с данью.

– Ты думай, будто оказываешь им всем исключительную любезность! – вполголоса наставлял ее Гельд. Всю дорогу он плыл на своем «Кабане», но для последнего перехода покинул его и присоединился к Асвальду: ему хотелось быть поближе к Борглинде. Сейчас она, конечно, нуждается в поддержке, а кто среди довольных собою фьяллей способен ее оказать? – Помни про твой знатный род и задирай нос повыше. Для тебя это самое сейчас подходящее.

– Очень им нужен мой знатный род, – буркнула девушка, украдкой бросив неприязненный взгляд на Асвальда. С Гельдом она уже помирилась, потому что он был все-таки не фьялль и держался с ней по-дружески.

Доблестный ярл стоял на носу и пристально вглядывался в очертания берегов. Ему все здесь было знакомо, и его взгляд скользил от одной приметы к другой: вон Двурогая скала, вот черный стоячий валун, вон усадьба Флоси Дроворуба… Все ближе и ближе к Дозорному мысу, стерегущему устье Аскефьорда! Асвальд с таким мучительным нетерпением переживал движение «Щетинистого», что ему казалось: это он своим желанием тянет вперед тяжелый корабль.

– Очень они теперь нас уважают! – с горькой досадой шептала Борглинда. У нее было такое чувство, будто ее везут судить за все «подвиги», совершенные Гримкелем конунгом.

– Еще как уважают! – уверил ее Гельд. – Иначе он не взял бы тебя с собой. Раз ему нужен залог от Лейрингов, значит, их еще принимают в расчет. Кроме того, у тебя есть родня и с материнской стороны.

– Далась вам всем моя материнская родня! – с неудовольствием изумилась Борглинда. – И этот… – Она опять метнула неприязненный взгляд на Асвальда. – Теперь и ты еще! Что вам до нее?

– Они видели твоего дядю, Ингвида Синеглазого. Там, когда Асвальд забрал меч у Гримкеля конунга. Я тоже его встречал когда-то. Твой родич Ингвид, по всему видно, на Гримкеля не похож.

– Ни чуточки! – горячо воскликнула Борглинда и тут же замолчала, будто испугалась, что сказала что-то лишнее. Но Асвальд не оглянулся, и она продолжала потише, но так же убежденно: – Гримкель на него похож, как треска на тюленя! Ингвид никогда не стал бы лизать башмаки твоему Асвальду, и твоему Торбранду тоже!

– Он такой же мой, как и твой, ты не забыла?

– Все равно! – Борглинда махнула рукой. – Ты с ним так подружился! Да, кстати, а ты-то зачем увязался за фьяллями?

– Знал бы я сам, зачем я за ними увязался! – Гельд усмехнулся. – Мне, знаешь ли, любопытно поглядеть, чем все это кончится.

– А заодно представиться конунгу в качестве великого героя!

– Тоже неплохое дело! – Гельд улыбнулся и подмигнул ей. – Не всем же так везет, что они рождаются с мечом, щитом и конем![14]

При этом Гельд кивнул затылком на Асвальда, но смотрел на Борглинду, так что она могла подумать, что это относится к ней. Девушка мигом приподняла повыше кончик носа: ее род и правда не хуже всяких там ярлов из Висячей Скалы! Разве Асвальд состоит в родстве с двумя конунгами сразу?

Гельд радостно рассмеялся: именно этого он и хотел добиться. Борглинда спохватилась и опустила глаза. Ее задевало то, что разговорчивый торговец вертит ее настроением, но в то же время она понимала, что он искренне хочет ей добра, и не обижалась. Досадно было то, что она, дочь Лейрингов, нуждается в покровительстве какого-то безродного подкидыша. Но ей сравнялось всего пятнадцать лет, и она находилась совсем одна во власти враждебного племени. Иных друзей сейчас не находилось, и Борглинда радовалась, что у нее есть хотя бы Гельд. А что будет потом, в конце пути? Как ее там встретят?

– Вот так и держи свой замечательный носик, когда увидишь Торбранда конунга! – одобрил Гельд. – Делай вид, будто ты – маленькая валькирия.

– Они сочтут, что я слишком заносчива для пленницы.

– И пусть! Когда одинокая и такая молоденькая девушка держится как богиня Скади*, ее неминуемо будут уважать! Все фьялли подумают, что твой дух высок и крепок, если даже в таком невеселом положении ты не растерялась. И подумают, что квитты не такие уж беспомощные, как они считали. Сейчас ты – лицо всего племени. Помни про твоего дядю Ингвида. Думай, что он на тебя смотрит. Ты же не хочешь, чтобы ему было за тебя стыдно?

– Я одного не пойму. – Борглинда подозрительно посмотрела на него. – Ты-то почему так за меня переживаешь?

– Я? – Гельд как будто удивился ее вопросу. Для него хорошее отношение к человеку не требовало объяснений. – А… да хотя бы потому, что больше за тебя тут переживать некому. Нельзя же оставить в беде такую хорошенькую де…

– Тебе что, все равно – за фьяллей быть или за квиттов? – перебила Борглинда и заглянула ему в глаза.

Сейчас, при ясном свете небес, ее глаза казались светло-карими и красиво блестели в окружении длинных черных ресниц. И эта красота до обидного не вязалась с уродливым, по мнению Гельда, убеждением, что нужно непременно быть на той или другой стороне. Все время ее взросления прошло во вражде между фьяллями и квиттами. Бедная девочка! Огромный широкий мир для нее был разделен каменными стенами, что упираются в самое небо и застилают свет.

– Так я же… – начал Гельд, затрудняясь, как ей это объяснить. – Я же не ваш и не их. Я вообще не знаю, кто я. Меня воспитали барландцы, но я мог родиться где угодно. Хоть в Аскефьорде, хоть на Остром мысу, а хоть и в самом Эльденланде. И я всю жизнь об этом знаю. Как же я могу выбрать себе одно племя, а другое посчитать вражеским? Никак нельзя! А вдруг я, того не зная, окажусь врагом родного отца? Ведь где-то же он есть!

– Ты хочешь его найти?

В глазах Борглинды появилось сочувствие. Ну вот, теперь она его жалеет за то, что у него нет рода. Сам Гельд никогда не жалел об этом, но она исходила из своих представлений, и он был ей благодарен за это сочувствие.

– Даже не знаю, как сказать, – уклончиво ответил он, чтобы не оттолкнуть ее прямым противоречием. – Вообще-то, понимаешь ли, если я найду свой род, я… я как бы потеряю все остальные. Сейчас я могу считать своими кого угодно: хоть тебя, хоть Асвальда, хоть того Фрема, помнишь, вандр, который так глупо пошутил насчет укромного темного места…

– Очень нужна такая родня! – фыркнула Борглинда.

– Ну, ладно, пусть не Фрем. – Гельд тоже улыбнулся. – Если тебе так понятнее: я могу мечтать, что окажусь сыном какого-нибудь конунга. Что он мне даром не нужен, это другой разговор, но у меня есть простор помечтать, понимаешь? А если я вдруг найду родных – ну, будет у меня какой-нибудь дядя Арне из усадьбы Березовый Ручей и тетя Сигрид со двора Сосновая Ветка. И все! Да я, знаешь ли, почувствую себя ограбленным!