Я уже много раз занималась сексом в этой гостинице, но ни разу пока не испытывала оргазм. Так что я пока еще не расплатилась с таинственными призраками плотских утех, блуждающими под этой крышей. Ну и что из того?

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009

Что он может об этом знать? Он что, все время держит свечку у моей киски, чтобы так рассуждать? Какое ему дело до того, что я чувствую, а что – нет!)

К обратной стороне письма была приложена записочка на розовой бумаге. Я испытала некоторое разочарование, обнаружив, что она написана совсем другим почерком, чем таинственное послание, адресованное моему телу.

Дорогая Зэль,

Сегодня вечером, в десять часов.

Не опаздывайте!

Не берите с собой мобильный телефон.

Этот почерк мне показался более ровным, спокойным и правильным, чем тот, другой. Этот точно принадлежал человеку уравновешенному, хладнокровному, а тот, первый, свидетельствовал о характере импульсивном, тревожном, пресыщенном жизнью.

– Что, плохие новости? – мама встревожилась, увидев, что я побледнела.

Кроме письма и записки в конверте находился еще лист плотной белой глянцевой бумаги. Изучив его, я поняла, в чем дело, и смогла ответить маме, почти ничего не придумывая:

– Да нет… Но ты права, это действительно приглашение.

Белый картон содержал слова, напечатанные типографским способом. Всего одна фраза – ровно посередине чистого листа, неотвратимая, как гром после молнии:

1 – ТЫ СВОЕ ПОЛЮБИШЬ ТЕЛО.

Я не могла не обратить внимания на аналогию этой формулировки с текстом десяти заповедей. Когда-то, во время учебы в университете, я посещала семинарские занятия, где мы изучали литературные формы, используемые в Библии: проповеди, притчи, псалмы, а также Скрижали Завета, данные Моисею Богом.

– Приглашение? И куда же?

Мод свято соблюдала мое право на личную жизнь и старалась не вмешиваться, если видела, что мне это неприятно. Такая позиция мне позволила до сих пор откладывать ее знакомство с Дэвидом, хотя она и сгорала от любопытства.

– На… костюмированный бал.

– Да что ты? Это же здорово! Твоя школа организует такое мероприятие?

Мне пришлось импровизировать на ходу:

– Да, директор лицея живет здесь неподалеку. Наверное, он решил, что мне будет приятно, если он вручит приглашение мне лично.

– Не похоже, что ты обрадовалась, – заметила она как бы между прочим, наливая себе полстакана красного вина.

– Ты же знаешь, эти шумные праздники… мне никогда не нравились.

– Иди-иди! Хоть немного развлечешься.

Если уж собственная мать мне советует…

В этот раз мне более или менее было ясно имя отправителя. Кто же, если не Луи Барле, мог пригласить меня в номер известной гостиницы ради услуги, которую он уже оплатил? Но что больше всего поразило меня, так это то, что он мог оказаться тем самым анонимом, который несколько недель подряд истязал меня скабрезными посланиями. Итак, он – тот самый человек, подкинувший мне дневник. Тот самый извращенец, который вбил себе в голову, что обязан заниматься моим половым просвещением. «Кто его заставляет писать мне свои дурацкие письма?» – этим вопросом я задавалась тогда, на вернисаже, стоя с ним лицом к лицу. Теперь я знаю твет…

В какой-то момент я вспомнила сцену, произошедшую в этот же день чуть раньше, когда мы с Дэвидом и Луи разговаривали в зале для заседаний, расположенном на самой верхушке башни Барле. Их башни. Видя вместе братьев Барле, я не могла отделаться от странного чувства, не то чтобы неприятного, скорее, я ощущала некую противоестественность в том, что вижу их вместе, кто-то из них был лишний в этом зале, но я не могла определить, кто именно. Словно, стоя рядом, они предоставляли возможность ярче обнаружить то, что их отличало друг от друга. Я вспомнила руки обоих братьев – рука Дэвида, зажатая у запястья в белый шелковый манжет, и рука Луи, утонченная, с татуировкой в виде какого-то текста, который мне пока не дали увидеть целиком.

Эта загадка так и осталась неразгаданной, так как неожиданный звонок у калитки отвлек меня от этих мыслей. Я не успела оглянуться, как мама проскользнула к окну, привлеченная назойливым перезвоном, действовавшим ей и мне на нервы.

– Это Фред, – лаконично сообщила она.

– Что ему надо?

– Он хотел забрать свои вещи из твоей комнаты.

– Так он предупреждал, что придет?

– Ну, да… Он сказал, что как-нибудь зайдет вечерком.

Мой бывший ничего не предпринимал до того момента, когда мог быть уверен, что встретится здесь со мной. Фред позвонил опять, казалось, он теряет терпение.

– Спускайся в погреб, – шепнула мама.

– Что?

– Спускайся в погреб, говорю. Он не будет тебя там искать.

– Я не собираюсь прятаться. Я больше его не люблю, вот и все…

– Тебе сейчас только скандала не хватает, – устало выдохнула она.

Но Фред не стал дожидаться приглашения, открыл калитку и подошел к дому. Его тень маячила за стеклом входной двери, в трех метрах от нас.

– Анабель!

– Спускайся скорее! – шептала мне мама.

– Анабель, я видел, что ты дома. Открой!

– Прекрати, мама, это смешно!

Теперь он дубасил кулаком прямо по стеклу.

– Открой, сука! Это я!

Мама металась, охваченная паникой и гневом.

– Ты меня еще помнишь? Я тот парень, которого ты отшвырнула как дерьмо!

Увидев, что я потянулась к ручке двери, мама шлепнула меня по руке:

– Анабель! Я запрещаю тебе открывать! Он же пьян!

Действительно, ругательства, изрыгаемые хриплым, грубым голосом, не оставляли сомнений: Фред явно был не в себе.

– Мне надо поговорить с тобой… – он немного смягчил тон. – Дай мне пять минут, Эль. А потом я оставлю тебя навсегда, живи как хочешь! Пять минут, всего пять… Эль…

– Фредерик, она не хочет с тобой разговаривать.

Вмешательство больной женщины поставило его в тупик, он почти угомонился и сказал примирительным тоном:

– Мне жаль, Мод… Я не хотел вас напугать. Просто я хочу, чтобы Анабель мне сама сказала это в глаза.

– Что она должна тебе сказать, сукин сын?

– Что все кончено…

– Я сама могу тебе это сказать: все кончено! – надтреснутым голосом еле выговорила она, исчерпав свои силы. – И хорошо, что кончено!

Несколько минут тишины стали ей ответом, но потом, переварив сказанное, он возмутился вновь: