Наблюдая, как Донни перелезает через забор и спешит на юг по местной дороге, убегая из-под контроля Хискотта, мне бы очень хотелось узнать, что сердцем он совершил то же путешествие, что и я.

Мой нос теперь более всего похож на протекающий кран, а мне и без этого нелегко поддерживать образ человека действия и защитника невинных.

Едва автомеханик исчезает за поворотом дороги, до меня доносится запах дыма. Намеченный мною план, похоже, успешно реализуется. Теперь надо провести разведку.

Удаляясь от деревьев, я становлюсь слишком заметен, потому что мой синий свитер и джинсы резко выделяются на выбеленной солнцем траве. Если кто-то обратит на меня внимание, то может узнать, а рисковать не очень-то хочется.

Согнувшись в три погибели, с револьвером тридцать восьмого калибра в одной руке и с пистолетом в другой, я продвигаюсь среди высокой травы, остерегаясь змей, у которых в такой день вполне может возникнуть желание порезвиться на лугу. Но я продвигаюсь вперед, насекомые в испуге разлетаются, травинки цепляют за лицо, вызывая мысли о раздвоенных языках змей, и я едва не вляпываюсь в кучку, оставленную одним из оленей.

Луг переходит в пологий склон, и я выхожу к месту, откуда вижу и «Уголок гармонии», и лежащее за ним море. Я ложусь и поднимаю голову достаточно высоко, чтобы внимательно рассмотреть семь викторианских домов, которые стоят в нескольких сотнях ярдов ниже, на западе и чуть южнее того места, где я лежу. Если охранники и выставлены вокруг дома, в котором доктор Хискотт устроил свое логово, то они отлично замаскировались.

Примерно в трехстах ярдах севернее лежит разбитый трейлер, оторвавшийся тягач приник к монтерейской сосне.

И тягач, и дерево охвачены огнем, пламя распространяется по ветвям, которые десятилетиями ветер загибал на юго-восток, создавая уникальную скульптуру. Теперь творение ветра быстро пожирает огонь, превращая в пепел и черный дым.

Люди уже спустились вниз по склону, несомненно, в поисках водителя, но с такого расстояния невозможно определить, то ли это члены семьи Гармони, изнывающей под игом Хискотта, то ли посетители ресторана. Не могу я и точно их сосчитать. Маленькие фигурки, мельтешащие вдали.

Еще в одном месте, ближе ко мне, огонь расправляется с кипарисом. Изрыгающий огонь баллон с пропаном, похоже, вел себя, будто огнемет, подхваченный разъяренным полтергейстом. Пройденный им путь — тропа огня, спустившаяся по одному склону и чуть поднявшаяся на другой.

Горит сильнее, чем я предполагал. Вероятно, лесных пожаров здесь не было давно, и трава долгие годы засыхала и образовывала подложку, которая так яростно пылает. Конечно же, травы только этого года не хватило бы, чтобы послужить пищей для такого огненного вала.

Поднимающийся дым, светло-серый, почти белый, при практически полном отсутствии ветра быстро формирует высокую колонну, которая, кажется, подпирает небо.

Хотя я такой же пироман, как нейрохирург, зрелище мне нравится. Помимо пожара, чтобы отвлечь Хискотта и его рабов, мне нужен еще и дым, чтобы замаскировать мое приближение к дому Хискотта. По большей части дым поднимается вверх, но что-то ползет и вниз, создавая все более сгущающийся туман. И скоро он станет достаточно плотным, чтобы сделать меня невидимым.

Для ничего не понимающего наблюдателя моя улыбка может показаться злобной. Я громко поздравляю себя: «Отличная работа, парень», — и рукавом свитера вытираю нос, как грязный пират, готовящийся напасть на прибрежное поселение и разграбить его. Иногда я задаюсь вопросом, а в какие преступные глубины я мог бы спуститься, если бы перешел на темную сторону.

Грузовик-цистерна, размером в два раза меньше восемнадцатиколесника, появляется на дороге, которая связывает автозаправочную станцию, ресторан и коттеджи с домами внизу. На белой цистерне два слова красным: «УГОЛОК ГАРМОНИИ», и я понимаю, что здесь заботятся о противопожарной безопасности и держат наготове нужное оборудование. В Калифорнии это мудрая предосторожность: сезон дождей здесь иногда сводится к каплям воды, изредка падающим с неба, а лесные пожары периодически выжигают огромные территории.

От домов подъезжает пикап «Додж» с удлиненным кузовом, в котором сидят шестеро мужчин из клана Гармони. Этот пикап — рабочая лошадка, на шинах низкого давления, для повышения проходимости и снабжен ножом бульдозера, в настоящее время поднятым. Он останавливается на дороге, между домами и огнем.

Мужчины, вооруженные лопатами и мотыгами, вылезают из кузова, подходят к обочине. Водитель сворачивает с асфальта, опускает нож и выезжает на поле. Движется к морю, оставляя за собой полосу голой земли, шириной в шесть-восемь футов. Мужчины идут следом, выдирают ту траву, которая уцелела после прохода ножа.

Без ветра огонь распространяется медленно, и пикап вполне может успеть проехать обратно к дороге, расширив противопожарную полосу до двенадцати или шестнадцати футов. При таком безветрии огню ее не преодолеть.

Грузовик-цистерна тоже съезжает на обочину. Пожар бушует чуть ниже. Мужчина, который ехал в кузове, спрыгивает на землю, из кабины появляются две женщины. Все трое принимаются за дело. Видно, что у них все отработано до мелочей. Как я понимаю, грузовик снабжен мощным насосом и пожарным шлангом для подачи воды в эпицентр пожара.

Одна из проблем составлять планы на ходу — мой modus operandi[20]— это возможность столкнуться с людьми, которые могут противопоставить тебе свой заранее проработанный план и начать реализовывать его с максимальной эффективностью.

Я себя успокаиваю: хотя на данный момент ситуация оборачивается против меня, но всегда есть шанс, что все изменится в мою пользу.

Тут я чихаю. Запах лосьона после бритья этого парня в бермудах никак не выветрится из носовых пазух, трава пахнет пылью и сухостью, и хотя стелющийся по земле дым недостаточно плотный, чтобы скрыть меня, едкости ему хватает, и у меня возникает ощущение, что в ноздрях распылили перец. Я чихаю и чихаю, напоминая страдающего от аллергии героя телевизионного рекламного ролика, расхваливающего достоинства какого-нибудь антигистаминного препарата. Я уверен, что меня никто не услышит на достаточном расстоянии, но все-таки кладу на землю револьвер и пистолет и закрываю лицо руками, чтобы приглушить звук.

Внезапно — ветер. Трава вокруг дрожит и склоняется на юго-восток. И ветер усиливается. Говорят, что пожар сам создает ветер, но я думаю, что для этого он должен быть очень сильным.

От удивления я перестаю чихать и вижу невидимый ветер по его воздействию на пожар. Дует он с северо-запада, с моря в сторону холмистых лугов. Пламя с большей жадностью набрасывается на траву, его языки вздымаются выше, с объятых огнем деревьев горящие кусочки коры и ветки перелетают через головы тех, кто борется с огнем, поджигая траву у них за спинами. В новых очагах пожара дым уже не поднимается вертикально, а стелется по земле, волнами катится и к грузовику-цистерне, и к борцам с пожаром.