– Мы за ценой не постоим.

Она подняла голову и увидела Флипа, который отсчитывал деньги. Женя попятилась, а затем быстрым шагом, стараясь не бежать, пошла прочь, успев услышать вдогонку:

Пока шло пленарное заседание офтальмологов, Федоров вел в кулуарах охоту на «сачков». Народ здесь был скучающий, праздный, и от этих постных лиц у него самого сводило скулы. Выкроив минутку, он позвонил в гостиницу:

– Как делишки, пуделишки?

– Ты скоро? – Женя не приняла его шутливого тона.

– Как только, так сразу. Ты там смотри не бузи!

В перерыве между заседаниями он протолкался к стенду, где похожий на подростка репортер отлавливал ученых, как отбившихся от стада овец.

– О! Я жду результат перестройка, особенно балет!

– Вам не нравится наш балет?

– Грандиоз!

Здоровяк бельгиец вдруг оторвал мальчишку от пола и, крутанув в воздухе, поставил его на место к восторгу своих коллег. Придя в себя от легкого шока и на всякий случай проверив состояние ширинки, смельчак снова ринулся в бой.

– Мистер Зейберлиньш? Что вы можете сказать о происходящих в нашей стране переменах?

– Если вы станете завтракать в обед, вы очень скоро испортите себе желудки, – желчный старик отошел с легким полупоклоном.

Федоров приобнял собрата:

– Куй, Вася, куй!

Паренек дернулся, выпалил зло:

– Сам-то, щелк-пощелк. Небось не отказался, на халяву-то!

– Золотые слова. – Федоров, не теряя времени даром, прокладывал себе дорогу к буфету.

Заморив червячка, он позвонил жене:

– Дженни, ты там пообедай без меня.

– Ты еще долго?

– Закругляемся. У тебя все хорошо?

Она взглянула на стол, где лежал злополучный альбом.

– Лучше некуда.

Он пропустил иронию мимо ушей:

– Вот и отлично. Никуда не отлучайся, тебе должны позвонить из Кремля.

– Леша, мне надо поговорить…

Но он уже повесил трубку. Двумя часами позже он сидел в битком набитом баре с коллегами-журналистами. Выпита была та русская мера, когда «старик» начинает заменять все прочие формы обращения, а связность речи перестает быть определяющим элементом, с лихвой компенсируясь душевным порывом.

– Люсь, ты чего, говорю? Мы ж с ней учились в одном классе, ну! Ну пустил старого товарища переночевать…

– Старого товарища?

– А кто ж она мне?

– Ну, ты даешь стране угля!

– По-твоему, я жене должен был, «знаешь, Люся, мы тут с моей, ты ее не знаешь», и дальше со всеми остановками?

– Sorry, – Федоров зацепил кого-то стулом и, загодя трезвея, выбрал кратчайший путь к автомату.

Надо же, телефон гостиницы вылетел из головы! Он лазил по карманам в поисках номера, потом вспомнил, что записал его на карточке, а карточку для надежности спрятал в чехол с «лейкой».

– Алло! – словно со сна вскрикнула на том конце Женя.

– Ты спишь, девочка моя?

Последовала затяжная пауза, которую англичане зовут беременной.

– Ты, кажется, спутал меня с кем-то из своих подружек.

– Жень! – обиделся он. – Мы же тут… – прикрывая трубку ладонью, он покосился на чокающихся коллег, – …у нас тут брифинг… вопросы-ответы.

– И какой вопрос вы там сейчас обмываете?

– Да ты что, Жень! Ты думаешь, я…

Он не успел узнать, что она думает, так как послышались гудки отбоя.

Они сидели в ночном кафе не то за очень поздним ужином, не то за очень ранним завтраком. Федоров гулко басил про офтальмологов, так что на них оглядывались редкие посетители.

– Они все какие-то… пришибленные либо чокнутые. Дальше своего носа точно не видят. Ты ему…

– Леша, нам надо поговорить.

– Любой профессионал, он как крот: наметил в земле точку – и попер, и попер!

– Федоров, ты слышал, что я сказала?

– Слышал, Дженни, я тебя все время слушаю. У кротов, между прочим, замечательно развит слух. Когда они…

– Он на меня смотрит! – тихо вскрикнула она и, опрокидывая стул, метнулась к выходу.

Алексей, ничего не понимая, бросился за ней следом. Женя быстро шла, почти бежала по улице, он ловил ее за плечи.

– Жень, а Жень? Ну посмотрел, большое дело! Да погоди же ты. Ты куда, Жень?

На них оглядывались.

– Я сейчас, – она убежала в туалет.

Оттуда она вышла с мокрым, из-под крана, лицом с прилипшими прядями волос, уже владея собой. Бесцеремонный фонарь поспешил подчеркнуть, как она осунулась и подурнела.

– Извини, нервы.

Они медленно двинулись в сторону гостиницы. Федоров привлек ее внимание к витрине, где голые манекены, неизвестно что рекламирующие, падали в неоновую бездну, которая трещала как адский костер. Женя даже протянула руку, чтобы проверить, не обожжется ли, – и вдруг стиснула локоть Алексея.

– Это они! Не оборачивайся!

– Кто?

– Они на все способны!

В пульсирующем свете витрины она показалась ему таким же манекеном без лица, зависшим над пропастью. Он все-таки оглянулся. Не считая двух прохожих, даже не смотревших в их сторону, улица была пустынна.

– Не понимаю, кого ты увидела.

Женя сделала над собой усилие и тоже повернула голову – тех, кто отразился в витрине, уже не было.

– Только что, вон там! – она показала пальцем в пустоту. – Ты что, не веришь мне? Тогда так и скажи!

Он завел ее во дворик, где не было ни души.

– Послушай, что с тобой происходит?

– Уедем! Уедем отсюда, я тебя очень прошу!

– У меня редакционное задание, ты же знаешь. Почему я должен все бросить из-за каких-то…

– Ну пожалуйста! Ну миленький!

– Детский сад какой-то. Ты можешь толком объяснить, в чем дело?

– Мне… понимаешь, я…

– Ну? Дальше! – Федоров все больше раздражался.

– Лешенька, – всхлипнула она, – Лешенька…

Женя ткнулась ему в плечо, он рассеянно погладил ее по голове. Взгляд упал на часы.

– Чуть не забыл! Жень, – он осторожно отстранил жену. – Женя, ты иди, а я сейчас. Я только в аптеку, ладно?

Она кивнула, не вполне понимая, причем тут аптека, и побрела назад в гостиницу. В номере она первым делом закрылась на два оборота. Прошел час. Наконец в дверь постучали. Она побежала в прихожую: