только десять вечера, время детское, а он уже все деньги проиграл. Утром вытащил у Альбы заначку – где она только деньги берет – и все проиграл. Не осталось ни на бутылку, ни на такси. В кармане звенит какая-то мелочь, которой хватит либо на троллейбус, либо на дешевое пиво. Гена предпочел последнее, поэтому топал домой пешком, рассчитывая купить пиво в круглосуточном ларьке возле дома. Он был трезв и зол.

Вынужденная прогулка по пустынным улицам постепенно его успокаивала, располагала к размышлениям. Домой он не торопился. С тех пор как погибли родители, он перестал спешить домой.

Жизнь Геннадия обидела сильно и глубоко. Его вообще часто обижали. Терпеть, мириться и прощать обиды он не умел. Нет, он не бил обидчиков, не доказывал свою правоту и даже не мстил. Это ниже его человеческого достоинства. Гена поворачивался спиной к проблеме и уходил, вычеркивая неприятного человека из жизни. Сейчас он с удовольствием развернулся и вычеркнул бы из своей жизни Альбину, но это было слишком хлопотно: развод, раздел имущества, документы, суды, алименты, прописки и выписки. Пока был жив брат, об этом не могло быть и речи. Антон ему запретил раз и навсегда: «У вас есть сын, его надо вырастить и поставить на ноги. Никаких разводов! Тебя жениться никто не заставлял. Чего тебе не хватает?»

Генка обижался, требовал не лезть в его личную жизнь, но запрета не нарушал. Брат заботился о Генке, денег давал, из неприятностей вытаскивал. Имея такого богатого брата, с такими связями, можно было позволить себе обижаться на кого угодно: на коллег, на декана факультета, на котором работал, да хоть на ректора. Даже на самого Антона, который всегда прощал, первый шел на примирение. Но с тех пор как не стало Антона, неприятности посыпались как из рога изобилия. Проблемы Генка запивал и заигрывал. А еще ему было приятно думать, что в любой момент можно развестись с Альбиной и этого вполне пока хватало. И сейчас Генка понял, что не зря не торопился. Любку кто-то отравил и теперь хоть завтра он переедет в ее квартиру. А ненавистная Альбина пусть, так и быть, остается в их общей двушке. Что ж он изверг какой-нибудь? Самое главное ее кислую физиономию больше не видеть. А еще он надеялся, что Любка не все деньги Антона растратила. Что-то должно быть на счетах, да и в квартире обязательно что-то припрятано. Генке и с долгами хватит рассчитаться и отыграться получится. Квартира как музей барахлом напичкана, продать многое можно. Одних шмоток у Любки целая гардеробная. Эта дурища из бывшей родительской спальни себе гардеробную устроила. Из грязи в князи! Рожа колхозная, а туда же – гардеробная ей потребовалась.

На собственных родителей Генка тоже обижался: чего их понесло тогда на дачу? Яблочек захотели! Наелись? Вечно ему не везет. Они для Антона успели все сделать – выучили, с работой помогли, поддержали на первых порах, а его, Генку, сразу после института на произвол судьбы оставили. Да еще это ярмо на шею повесили, Альбину и сына придурочного. А теперь все говорят, что Антон был умница, а на Генке природа отдохнула. Разве это справедливо?

С особой тоской Гена вспоминал свою бабушку. Родители делали карьеру в науке, отдаваясь работе без остатка. А детей воспитывала бабушка Мария Капитоновна. Хотя можно сказать, что двум внукам достались две разные бабушки. Когда родился Антон Мария Капитоновна еще не преодолела пятидесятилетний рубеж, была полновластной хозяйкой в своем доме, крепкой рукой руководила мужем профессором и детьми аспирантами, всегда четко знала кто и где должен находиться, чем заниматься, кого и как нужно воспитывать или наказывать. Жизнь маленького Антона была расписана по минутам. Делу время, потехе час. Дело – это два иностранных языка, курсы решения задач повышенной сложности по математике, дополнительные уроки по химии, которая давалась ему с трудом. А потеха включала в себя такие веселые занятия, как вечер поэтических чтений, собрание любителей родной природы. Какое-то подобие удовольствия доставлял кружок авиамоделирования и такие полезные вещи, как коньки и лыжи. Мария Капитоновна считала, что мальчик с детства должен выбрать свою стезю служения народу и партии. А чтобы не ошибиться в выборе нужно попробовать свои силы в самых разных областях человеческой деятельности. И бабушка самоотверженно воплощала эту идею в жизнь. Она была энергична и имела большой жизненный опыт. По сути, у нее появилась возможность исправить недоработки, допущенные ею в воспитании своего сына. Несмотря на все ее усилия, Антон рос вполне спокойным и гармоничным ребенком.

А вот Генке, который был на восемнадцать лет младше Антона, досталась бабушка – профессорская вдова, приближающаяся к семидесяти годам. Еще полная сил, но уже потихоньку сдающая свои лидерские позиции, наступающим на ноги молодым научным деятелям, сыну и невестке. К тому же, вырастив двух успешных в жизни людей – сына и старшего внука, она посчитала свои долг перед семьей и отечеством выполненным. Поэтому, воспитывая младшенького кудрявого синеглазого Геночку, позволила себе расслабиться и получить удовольствие. Маленький Гена делал только то, что хотел. Бабушка каждое утро вставала, готовила завтрак, провожала на работу всех домочадцев. Она грозно одергивала всех, кто позволял себе шуметь. Гену будить было нельзя. В детском саду он только числился, а потом иногда и школу просыпал. Ну и что? Подумаешь, проспал, никуда не денется ваша школа. Бабушка говорила, что у него врожденная грамотность. Все на завтрак ели полезную овсянку, а Гена свежие гренки или блинчики со сгущенкой, или поджаренную колбаску залитую яйцами с помидорами и болгарским перцем. При воспоминании о бабулиных завтраках у Геннадия всегда обильно выделялась слюна и он мгновенно обижался на Альбину, которая никаких завтраков ему теперь готовить не хотела, а когда-то приносила кофе в постель каждое утро.

Бабуля души не чаяла в младшем внуке. Однажды он сильно напроказил. Ему было пять лет. Он сидел за столом, накрытым белой кружевной скатертью и развлекался тем, что разрисовывал фотографии в газетах и журналах. Было весело пририсовать рожки, бороду, большой нос всем этим серьезным дядькам в костюмах и галстуках. Бабушка видела это, не хвалила его, но Генка понимал по сдерживаемой улыбке, что ей тоже смешно. Он так любил, когда она смеялась. У нее вокруг глаз собирались очень красивые морщинки, она прижимала его к себе крепко-крепко и целовала. А вечером рассказывала всем, какой он неординарный ребенок. И вот, чтобы ее рассмешить он тихонько вытащил из рамки фотографию умершего не так давно деда. К фотографии на