Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дома он сел ужинать как ни в чем не бывало. Рассказывал родителям, как прошла тренировка, что команда противника играла нечестно, выдумывал подробности, чтобы звучало как можно убедительнее. Его мать была в приподнятом настроении, говорила о клубнике и о том, что началось лето, что расцвели пионы и что можно снова оставлять на ночь окно открытым. Феликс давился, глотая спагетти, но не подавал виду и продолжал есть, поскольку с тренировок всегда приходил голодным. Чтобы не выдать себя, съел еще кусок клубничного торта со взбитыми сливками. Чуть позже в ванной его рвало, он старался не шуметь: стены были тонкие. Не так-то легко блевать беззвучно. Однако родители ничего не заметили. По телевизору шла викторина, и они сделали погромче. «Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее, — сказала мама, укладывая его спать. — Завтра будет солнечный день». Феликс лежал без сна, смотрел в потолок и видел мертвого Игги.
Было уже темно, когда зазвонил телефон; тихий голос матери, потом отца; телевизор выключили; к двери приближались шаги. Родители вместе вошли в его комнату, чего раньше никогда не случалось. Мама села на край кровати, отец стоял у изножья, опираясь на деревянную спинку. «Птенчик, нам нужно тебе кое-что сказать, — начала мама. — Сейчас будет нелегко, ты должен крепиться». Феликс приподнялся на локтях. Он смотрел, как шевелятся губы матери, слышал, как она говорит, что Игги нашли в лесу, что он, по всей видимости, влез в Ежевичный дом, где было много пыли, и его бронхи не выдержали. Что теперь он на небесах. Феликс застыл. Он смотрел на планеты на покрывале — Плутон, Марс, Уран, пятно от лимонада рядом с Юпитером, оставленное Игги, когда он заходил в начале недели к Феликсу посмотреть фильм. Мама придвинулась к нему, обняла, прижала его голову к груди. У него никак не получилось заплакать, слезы не шли. Мама отпустила его. «Ты что-нибудь знаешь об этом?» — спросила она. Феликс помотал головой. Расспрашивать дальше она не стала. Отец не проронил ни слова о смерти Игги, ни в ту ночь, ни после. Полиция не расследовала это дело, никто не сомневался, что Игги был в лесу один. Через неделю они пошли на похороны, поставили на могилу динозаврика с качающейся головой, потом на поминках ели картошку фри и куриные крылышки — Игги их обожал. Мать Игги долго не выпускала Феликса из объятий и говорила, что он может забрать себе все, что захочет, любые игрушки.
— Но я ничего не хотел, — сказал Феликс. — С тех пор я ни разу к ним не заходил. И до сегодняшнего дня никому не рассказывал о том, что был в Ежевичном доме. — Феликс оперся локтями на колени и схватился за голову. Розвита все еще гладила его по спине.
— Ш-ш-ш, — успокаивала она его. — Тише, тише.
Слезы из его глаз падали на паркет и в щели между дощечками. Он вытер лицо ладонями и выпрямился. Теперь он снова мог дышать.
— Моник знает об этом? — спросила Розвита.
Феликс помотал головой:
— Я ведь и сам как-то забыл. Игги, Ежевичный дом, всё. Но с тех пор, как Моник стала тащить в дом детские вещи и постоянно расспрашивать меня о детстве… — Он не смог договорить.
Розвита достала из кармана передника электронную сигарету и глубоко затянулась. Она старалась не выпускать пар в сторону Феликса.
— Хорошо, когда такие вещи всплывают наружу, — сказала она. — Все равно что достать осколки. В противном случае они вызовут воспаление и убьют тебя. Но доставать их всегда чертовски больно. И чем они больше, тем больнее.
Феликс встал, подошел к окну и открыл его. Голова раскалывалась. Мальчишек на батуте уже не было, внутренний двор опустел.
— Я все думаю, а вдруг с моим сыном случится подобное. Вдруг я не услежу, он покалечится, умрет или случайно убьет кого-то. Что тогда? Что, если я его потеряю, не уберегу?
Розвита убрала электронную сигарету обратно в карман.
— Сейчас тебе стоит беспокоиться о том, как бы не потерять его до того, как он появится на свет. Поговори с Моник, она далеко не глупа и заслуживает знать правду.
Феликс кивнул. Он понимал, что Розвита права.
— А мне пора возвращаться в кафе, там внизу настоящий ад. Я могу тебе еще чем-то помочь?
— Нет ли у тебя тут какао? — спросил Феликс.
Розвита рассмеялась.
— Сейчас принесу. А если повезет, найду тебе упаковку замороженного горошка, чтобы приложить ко лбу.
Феликс снял ботинки и лег под одеяло. Моник, Блазер, женщина на крыше, Игги и Ежевичный дом — все это осталось где-то далеко. Здесь и сейчас был только он, эта кровать, прохладный хлопковый пододеяльник, который он натянул до самого носа, головная боль и тишина внутреннего двора, больше не бьющая по ушам.
Винни
Кофейной ложкой Винни раскрошила таблетку обезболивающего. Саломея дважды пыталась проглотить ее целиком, и оба раза срабатывал рвотный рефлекс. Она лежала с грелкой на животе на старом диване в хозяйственной пристройке, которую Винни использовала как художественную мастерскую. Занавески с желтыми молниями она сшила самостоятельно. С маминой помощью из фанеры и опор смастерила письменный стол и стеллаж, который теперь от пола до потолка заполняли комиксы — масштабная коллекция, упорядоченная по дате выпуска, а особо ценные экземпляры хранились в специальных пластиковых папках. Над диваном на стене висел постер Черной Канарейки, соратницы Флэша, на постере блондинка с шикарной шевелюрой и в сетчатых колготках с ноги врывалась сквозь полотно экрана. У окна — Счастливчик Люк верхом на своем коне Джолли Джампере скакал в закат, а над столом Женщина-кошка грозила кулаком силуэту Готэм-сити. В небольшом помещении пахло свежезаточенными карандашами и мятным сиропом