– Обыска?

– Да. Дело в том, что ночью кто-то забрался в комнату Пановой. Он приложил немало усилий, чтобы остаться незамеченным, но его шаги слышал полицейский внизу, а пятно света на шторах заметил один из детей.

И она рассказала следователю все, что ей удалось узнать.

– Это очень странно, – признался Иван Иванович, подумав. – Боюсь, я совершил ошибку, не выставив еще одного полицейского у дверей ее спальни.

– Ну, если Эльза Карловна не переменила своих привычек, у нас еще есть время, чтобы все исправить, – отозвалась Амалия. – Идем!

Двое сообщников – если можно назвать сообщниками людей, которые сообща расследуют преступление, а не совершают его, – отыскали жену управляющего, которая на кухне давала указания кухарке и прервалась, заметив хозяйку.

– Скажите, Эльза Карловна, – начала Амалия, – вы лично следите за лампами в доме?

Этого жена управляющего отрицать не стала и добавила, что каждый день дважды все проверяет.

– То есть вы заправляете их керосином и следите, чтобы все было в порядке, как и должно быть. Хорошо, мой вопрос такой: сегодня ночью некто прогуливался в доме с зажженной лампой. Она горела четверть часа, возможно, даже полчаса. Можно ли определить по уровню керосина, чья именно это была лампа?

– Ах вот оно что, – протянула заинтригованная Эльза. – Не зря мне показалось, что утром керосина осталось меньше, чем должно быть… Я знаю, госпожа баронесса, кто вам нужен, – добавила она, распрямляясь.

…Анатолий Петрович взлетел по лестнице и хотел было войти в спальню жены, но стоявшая в дверях Амалия решительным жестом остановила его.

– Не сейчас, сударь. Не сейчас!

– Сережа сказал, что следователь задержал моего лакея и производит обыск, а Дуняшу вызвали сюда… В чем дело, в конце концов?

– Господин Игнатов просто делает свое дело, – колюче отозвалась Амалия. – Вы ведь хотите, чтобы убийство вашей жены было раскрыто, не так ли? – И она обратилась к стоявшей у комода Дуняше, которую вызвали сразу же после того, как Петр Линьков был задержан: – Продолжайте проверять вещи, Дуняша. Вы лучше всех знаете, что где лежало у вашей хозяйки. Из этой комнаты что-то пропало, и я хочу знать, что именно…

– Вы обвиняете Петра в краже? – возмутился Колбасин. – Послушайте, я знаю его много лет, актер он не бог весть какой, но в театре он давно, и мы прекрасно знаем, что он и копейки ни у кого не украл…

Амалия повернулась к собеседнику, и выражение ее лица было таким, что Анатолий Петрович, хоть и привык на сцене видеть всякое, тем не менее как-то нечувствительно сделал шаг назад.

– Сегодня ночью, – отчеканила Амалия, – ваш слуга Петр Линьков пробрался в спальню Евгении Викторовны и пробыл тут некоторое время. Его видели, так что отпираться бесполезно. Нам известно, что он что-то искал, и мы хотим понять, что именно это было…

Тем временем Дуняша с расстроенным видом задвинула последний ящик комода.

– Желтый конверт, – сказала она.

– Что? – живо обернулась к ней Амалия.

– У Евгении Викторовны был с собой желтый конверт, – волнуясь, проговорила горничная. – Она хранила там что-то важное и говорила, что он должен ей помочь…

– Какой желтый конверт? – изумился Колбасин. – Дуняша, о чем это ты?

– У нее был конверт, – упрямо повторила девушка. – Очень важный. Она хранила его в книжке с пьесами, вот здесь, в нижнем ящике. Сейчас книга на месте, а конверта нет.

Анатолий Петрович в изумлении развел руками.

– Что это за конверт? – требовательно спросила Амалия. – Может быть, там хранились деньги?

– Нет, – замотал головой режиссер, – нет! Деньги хранились частично у меня, частично у нее в шкатулке. Вон она, на прикроватном столике, Евгения… она никогда ее не прятала…

У него задрожали губы, когда он произносил имя жены. Амалия внимательно посмотрела на него и отвернулась. А ведь любил этот нелепый маленький человечек свою жену, ой как любил… По-настоящему. И на что она променяла его любовь? Точнее, на кого?

Как глупо, боже мой, как глупо…

– Идите, Дуняша, и позовите Эльзу Карловну, пусть она запрет дверь, – распорядилась Амалия. – У меня нет ключа.

И она направилась в комнату лакея Линькова, который неожиданно оказался на первом плане драмы, разворачивающейся в «Кувшинках».

Следует отдать Линькову должное: с видом полного смирения он сидел на старом стуле, пока Иван Иванович обыскивал его немногочисленное имущество, умещавшееся в одном обшарпанном чемоданчике. Возле Линькова стоял тот самый полицейский, который и сказал Амалии о шагах в комнате наверху. Поняв свою ошибку, он взирал на Петра с подозрением и неудовольствием, словно хотел сказать: «Знаем мы, знаем, что ты за шельма! Вот ужо погоди, господин следователь до тебя доберется…» Но пока все, что нашел добросовестный Иван Иванович, имело отношение исключительно к персоне самого Линькова и никак не могло послужить доказательством его ночного похода в опустевшую спальню на другом конце коридора.

– Желтый конверт, – объявила Амалия, стремительным шагом входя в комнату. – Куда ты его дел?

Да, Петр Линьков держался хорошо – до этого вопроса, но тут что-то в его лице дрогнуло, и Иван Иванович окончательно убедился, что баронесса Корф была права.

– Какой конверт… – начал слуга, ища взглядом бледного Колбасина, остановившегося в дверях.

Но тут Игнатова постигло озарение.

– А ну-ка, любезный, встань! Что-то ты как сел на стул, так от него и не отходишь…

Линьков поднялся, и, сокрушенно глянув с высоты своего немалого роста на Амалию, на Колбасина, на гадюку-следователя и седоусого полицейского, понуро отошел в сторону. Иван Иванович завладел старым стулом и вцепился в него, как утопающий – в соломинку. Собственно говоря, это была не соломинка, а, пожалуй, целое бревно – да что там, спасательная шлюпка; и окончательно это стало ясно, когда из-под поредевшей обивки, кое-где полностью отошедшей, был наконец извлечен тот самый желтый конверт из плотной бумаги.

Едва завидев конверт, Амалия тотчас же обернулась к Колбасину, но он, казалось, по-прежнему пребывал в полнейшем недоумении.

«Или он меня разыгрывает – актер! – или он действительно не знал, что это за конверт такой… В любом случае, верить ему нельзя…»

Успокоив себя этим соображением, Амалия подошла ближе. Конверт не был заклеен, а внутри находились не деньги, не драгоценности, а только одна старая фотография, на углу которой было пропечатано имя фотографа: «А. Воловский» и стоял адрес петербургского ателье. Судя по мундирам, здесь были изображены два студента, и одного из них Игнатов тотчас же узнал, хотя с тех пор тот отпустил усы, и в его волосах пробилась первая седина.