посыпать? – прервал высокодуховный диалог своим мирским вопросом официант, поставив перед Алисой тарелку.

Алиса бунтующе замотала головой.

– Посыпьте, посыпьте, – закивал Игорь и сделал жест, который Алиса не раз наблюдала в районных кальянных, мол, все нормально, деньги есть.

– Дело не в деньгах! – считав его посыл, простодушно завопила Алиса на все заведение. – Где ты видел трюфельную аскезу?!

– Ну это как солью посыпать, прекрати.

Алиса безвольно наблюдала за тем, как официант протирает черные комки через терку, и мысленно конвертировала падающую ей в тарелку стружку в нечто, что в теории могло бы быть ей правда полезным… Например, сколько ЖКХ-платежей, счетов за телефон и туфель только что внезапно наполнили ее вареную без соли и специй крупу. И нельзя ли, дорогой Бог, было это все выдать деньгами. В глубине подсознания (и поджелудочной) Алиса знала, что нельзя. Хотя, возможно, в этой жизненной зарисовке крылась некая особенно пронзительная метафора – когда в пустую и пресную жизнь совершенно неожиданно вдруг сваливается столько изысков!

Нарушив процесс обоюдно завороженного наблюдения за тем, как Алисины аскезные намерения накрываются горою трюфеля, Игорь попытался вернуть собеседницу из гастрономического рая на Землю:

– Устройся уже работать хоть куда-нибудь! У тебя такой бэкграунд, тебя в любом приличном месте с руками и ногами оторвут.

– Вот! Я тоже чувствую, что возвращение в корпоративную жизнь нарушит всю мою так долго возвращаемую целостность к хренам! К тому же, интересно, как ты себе это представляешь? Прихожу я, значит, в любое приличное место и с порога заявляю – вот руки, отрывайте, вот трудовая с записью об увольнении – наслаждайтесь, а вот мой ребенок! Он тут пока перекантуется, ему больше негде. И работодатель, ожидаемо придя в восторг, начинает кружиться по опенспейсу и разбрасывать конфетти. А лучше сразу кидаться в меня зарплатой. Так ты примерно себе это видишь?

– Отдай его в сад – как все нормальные люди!

– Нет мест до ноября, – внезапно для себя соврала в целом не склонная к художественным вымыслам Алиса. Она, разумеется, даже не попыталась выяснить, куда по поводу этих самых мест обычно звонят.

– Ну в другой отдай.

– Я обзвонила шесть садов, – продолжала фонтанировать спонтанной брехней Алиса. Она делала это с такой настойчивой убедительностью, что в какой-то момент сама начала верить в то, что говорит. И пустилась в детальные и подробные рассказы об ужасах муниципальных детских садов! В одном ей нахамили, в другом воняло столовкой (прямо через вотсап), в третьем – свист ремней в воздухе и жалобные крики детей не дали ей и шанса начать разговор. Игорь давился от смеха и пиццы, понимая, что Алиса зачем-то небывало убедительно врет. Но люди за соседними столиками не так хорошо знали человеческую, в частности, Алисову природу, как Игорь. Поэтому обращали явно повышенное внимание на громкий, полный драмы и патетики манифест отчаявшейся матери под кодовым названием «Из сада – прочь!».

Особенно волновался лысоватый мужчина, сидящий позади Алисы. Лицо его было покрыто глубокими мягкими морщинами и огромными очками, за которыми едва читался азиатский разрез глаз и бодро вздернутые скулы. Гражданину посчастливилось сидеть с Алисой практически спина к спине. И всякий раз, получая от нее не только квантовый, но и вполне себе реальный толчок энергии, он вздрагивал и замирал в ожидании, пока буря Алисиных жестов стихнет и она вновь откатится от него к своему столу.

Игорь наблюдал за постоянным рефлекторным вздрагиванием головы гражданина и его частыми тревожными полуоборотами в их сторону. И, чувствуя себя надоедливым отцом, примерно раз в минуту просил Алису не качаться на стуле, а качаться в спортзале.

– С этим тоже проблемы, – промежду прочим призналась Алиса, наконец сменив тему мифически ужасных муниципальных садов на не менее интересный предмет дискуссии – спортивное выгорание.

Не успела Алиса начать погружение в тему телесного бойкота и его психологической подоплеки, как вдруг очкарик-сан соскочил со своего места и взволнованно протянул Алисе руку. Которая в вихре ажиотации гостя столицы взяла слишком крутую траекторию и чуть было не угодила прямиком в трюфельные кущи.

– Ай эм сори. Лэт ми интрадюс майселф – май нэйм из Иошайо Миура.

То ли от неожиданности, то ли «с жиру» Алиса подавилась трюфельной крошкой и в ответ на приветствие Иошайо лишь прокашляла что-то невнятное, рассыпав по столу гречневый фейерверк. Игорь давился со смеху. Алиса давилась трюфелем. Мистер Миура был явно подавлен неловкостью ситуации.

Наконец откашляв примерно полтуфли из новой коллекции Dior, Алиса смогла свободно вздохнуть и с извиняющейся улыбкой протянула руку незнакомцу:

– Алиса! Найс ту мит ю.

Ту-дум: Может, по-русски лучше пообщаемся? Как зовут? Сколько лет? Из какого города?

Иошайо с некоторым недоумением взглянул в сторону источника звука – разумеется, это был Алисин телефон.

И, явно не одобряя таких фривольностей с стороны Эй-Айя[66], японец лет 50 покорно сложил руки на груди и, поклонившись, выпалил на очень хорошем, почти безакцентно русском:

– Иошайо Миура, мнэ 49 лэт. Я прибег фром Киото.

– Простите, пожалуйста, – решила внести ясность Алиса, – это мой телефон, он вечно встревает в диалоги, потому что его зовут, как меня, и он все время откликается на мое имя.

Было ясно: Иошайо ничего не ясно. Но, чтобы завуалировать это недоразумение, он слегка кланялся примерно каждые две секунды.

Выяснилось, что достопочтенный гражданин Страны восходящего солнца прибыл в Москву с почетной миссией – он запускает в России сеть детских садов под названием «Икигайка» – организованную по системе «Икигай». Услышав такой термин, Алиса сперва было подумала, что это что-то связанное с икотой… И если раньше детей с данным недугом отправляли к Федоту и Якову, то вот теперь будут лечить в таких прогрессивных садах. Но мистер Миура поспешил объясниться. Японское понятие «Икигай», с его слов, означало ощущение собственного предназначения в жизни. А философия самого мистера Миура заключалась в том, что если дать человеку определенные ключи к разгадке этого предназначения в 3, а не в 73 года, то есть шанс, что он сможет сделать в жизни гораздо больше полезного. Сеть детских садов Иошайо Миура насчитывала более чем 500 филиалов в Японии, вдвое меньше в Америке, не так давно он вышел на рынок Канады и Франции и вот месяц назад прибыл в Москву для запуска первого пилотного проекта.

Несмотря на широкую географию своего детского детища, Мистер Миуара объяснил, что видит самый большой потенциал именно в российских отпрысках, потому что Икигай как философия обретения своего истинного пути, связь со своей душой и служение окружающему миру – темы, находящие