Корвет появляется на горизонте! Если в своих прежних поездках в Баварию, Австрию или Швейцарию Мария София всегда проезжала через город Марсель, то 16 марта 1868 года именно в Вильфранш-сюр-Мер – иначе говоря, в Ниццу – она прибыла инкогнито под псевдонимом герцогини де Кастро. В 11 часов утра Жюли де Ротшильд, волшебным образом избежавшая изменения курса, пригласит ее к себе, в трех милях от моря, чтобы поприветствовать в своей каюте. В полдень обе подруги сошли на берег и позавтракали в доме баронессы, на вилле Массинги, на холме в Карабасель. В два часа дня королева отправляется на вокзал вместе с герцогиней Сан-Чезарио и ее оруженосцем, принцем Сан-Антимо Руффо[276]. До Марселя она едет вдоль побережья по железной дороге. Была ли эта остановка в Каннах связана с желанием увидеть своего зуава? Я склонна в это верить. Пройдя тридцать миль, она смогла остановиться на маленьком вокзале приморского городка с красивым навесом-маркизой над железнодорожными путями, а затем прошла четыреста метров, отделяющих ее от отеля. Может быть, она спешила приехать во Францию для душераздирающего прощания…

Я представляю себе это мрачное воссоединение: Мария София появляется у постели больного, меланхолично улыбается ему, сдерживает слезы, заключает его в объятия, молча, не слыша ничего, кроме тяжелого дыхания умирающего. Эммануэлю наконец-то больше не нужно воображать и воскрешать в памяти ее лицо. Она здесь, перед ним! Эта несравненная красавица, пришедшая облегчить его последние страшные минуты. Несмотря на то, что в глубине души она оставила трагическую и страстную любовь в прошлом, она не может не искать в его глазах сияния любви и вечной надежды. И вот я вижу эту женщину двадцати семи лет, с разбитым от волнения сердцем, возвращающуюся в Марсель.

Продолжение истории тем временем проясняется. Она прибывает на вокзал Сен-Шарль, откуда должна проследовать дальше, в Лион. Здесь ее встречает эмиссар с поклоном и данью уважения от императрицы Евгении. Мария София просит герцога Бассано быть переводчиком и передать слова признательности Их Величествам, но этим дело не ограничивается. Требуется объяснить изменение маршрута и неожиданный заход корабля в Вильфранш-сюр-Мер, ставший достоянием прессы. И объяснения даны: господин Лунд, командир корвета «Грефф», бросил якорь в бухте Ангелов, поскольку «море штормило, и он счел, что лучше будет сократить путь…»

Через две недели после родов Сисси Эммануэль умирает в Каннах ночью. Он умирает под прекрасным огромным небом, усыпанным звездами, с тонким полумесяцем, который напоминает ему о последнем поцелуе.

В Буде на публике королева держится гордо и невозмутимо. Она боится ужасных новостей и до сих пор не знает о них. Отдельные газеты готовы сочинять новости, пусть и сомнительные, лишь бы сообщить их первыми. Они утверждают, что бывшая государыня в плохом настроении после новостей о приезде в Венгрию ее зятя Франсуа-Жозефа от маркиза Пеполи. Этот дипломат прибыл, чтобы вручить императору письма, в которых он был аккредитован как чрезвычайный посланник и полномочный министр молодого королевства Италии. Суд, а затем и Венская пресса немедленно отреагировали, назвав нелепыми выдумками предполагаемые жалобы Ее Величества королевы: «Она не занимается политикой!» Действительно, в эти дни Марию Софию не заботит будущее Рима, Неаполя или обеих Сицилий. Она присутствовала на праздновании крещения среди высокопоставленных особ, и на ней была военная медаль за оборону Гаэты. Ее мельком видели на торжественном приеме в Национальном театре Пешта. С тех пор она жила затворницей в уединении со своей сестрой Елизаветой, поглощенная тревогами о том, какое будущее ожидает Дэзи.

По словам Марии Луизы фон Лариш-Валлерзе, всего через несколько недель в замке Гаратсхаузен[277] на берегу баварского Штарнбергского озера Мария София узнает о смерти своего возлюбленного. Макс Хаттлер, человек, некогда давший ему приют в своем доме в Пфаффенгасхене, прибудет с ужасной вестью. Профессор все это время был на связи с отцом Дэзи.

Начиная с этого дня, по словам графини, Мария София уже никогда не будет прежней. Эммануэль де Лаваис останется мечтой, очарованием и главным несчастьем в ее жизни. И ее скорбь тем горше, что до самой своей смерти она будет чувствовать себя виноватой в том, что привела его к погибели.

Кто позаботится о бедной сироте – дочери королевы Неаполя? Мне нужно побольше узнать о Дэзи. Чтобы перейти к этой части моего расследования, я достаю три фотографии в картонных рамках, полученные от бабушки.

На их обратной стороне тисненная золотом надпись: Jos Albert, München. Königlich Bayer und Königlich Preuss. Hof-Photograph, in München, Carlstraße 21. Подпись дополнена двумя монограммами. Все указывает на то, что эти снимки были сделаны Йозефом Альбертом, одним из лучших немецких портретистов XIX века, в его мюнхенском ателье. Надпись «Hof-Photograph» и королевские печати означают, что он гордился громким титулом официального фотографа королевских дворов Баварии и Пруссии. Фактически этот художник работал для Людвига II и был свидетелем всей эволюции его фантастических строительных проектов. Первые два портрета изображают Дэзи, каждый – под разным углом. Я долго рассматриваю нашу кузину, задерживая взгляд на ее локонах, разметавшихся по бледному лбу, немного тяжелых глазах, ее ясном и грустном взгляде. Очевидно, что губы ее – не губы ребенка, ей, должно быть, шестнадцать или семнадцать лет. Есть ли у этой девушки хоть малейшее сходство с королевой Неаполя? Конечно, телосложение ребенка зависит не только от его отца и матери. Хотя многое зависит от наших родителей, мы не являемся их абсолютной копией. Однако в данном случае существует множество деталей, подтверждающих ее родство с сестрой Сисси: переносица, узкие ноздри, изгиб надбровных дуг, контур подбородка, почти незаметные скулы, очертания рта, тонкая верхняя губа – целый набор примет. С другой стороны, волосы и взгляд, похоже, достались ей от отца.

На третьей фотографии изображена пожилая незнакомка, чья осанка, строгая прическа и выражение лица напоминают гувернантку. Только брошь в форме цветка на лацкане украшает ее наряд. Имя написано в нижней части снимка пером. К сожалению, каракули, выведенные то тонкими, то толстыми штрихами и старыми чернилами, почти невозможно разобрать. Предположим, что эта женщина – баварка, во что можно поверить, тогда надпись должна быть написана стилем Deutsche Kurrentschrift, готической скорописью, поэтому ее трудно расшифровать. Что касается имени, его я, кажется, разобрала: «Мэйфликт» или «Марфлик», и внезапно поняла, что речь идет о… Мехтильде! Что до отчества, то оно начинается определенно с буквы К. Увы, на этом мои таланты Шампольона[278] были исчерпаны.