Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Готово. И священная омела, и серп, и кувшин для жертвенной крови. Все, что угодно богам.
– Ты меня к вашим богам не притягивай! – на ходу сплюнул через левое плечо Влекумер. – У меня свои есть.
– Думаю, они в этом деле договорятся, – Фримаск обернулся и хищно посмотрел на мальчишку. – Его не будут искать?
– Это мой раб.
– Раб?!
– Но я его уже отпустил на свободу, – поспешно поправился навий.
Его собеседник жестко сжал губы:
– Раб, вольноотпущенник – какая разница? Выйдет ли гадание – вот в чем вопрос!
– Ну, это уж твои дела, друже Фримаск, – обиженно протянул Влекумер. – Ты сказал – привести, я привел. Что же мне, сына старейшины похитить?
– Ладно, ладно, – Фримаск покладисто кивнул. – Посмотрим, что выйдет. Гарпан! Приготовь этого парня.
Кивнув, смуглолицый Гарпан коршуном бросился на Пескарьку, скрутил, заломил за спину руки. Отрок застонал, с ужасом округлив глаза.
– Велишь вырвать ему язык, господин?
– Пусть кричит. Кто его здесь услышит?
– А когда будем гадать? – негромко спросил Влекумер.
– На рассвете. Уже скоро.
В стане Фримаска, кроме Гарпана, находилось еще дюжины три воинов – по виду, германцев: мощных, светловолосых. Костры не жгли и шатров не разбивали – таились.
– Идем дальше, – на ходу обернулся Фримаск. – Не надо, чтоб они видели. Лишь верный Гарпан – и мы.
Когда они вышли на дальнюю поляну, уже начало светать, и алый свет арии растекался по снегу, как кровь… такая же, что хлынула из распоротого живота несчастной жертвы!
Лишь слабый крик…
И – серпом по горлу.
И все…
Отбросив окровавленный серп, Фримаск одним движением вырвал из разверстого живота кишки, разбросал вокруг, задумался, ухватив рукой подбородок.
Как раз встало солнце.
– Ну? – осторожно полюбопытствовал навий. – Что скажешь, друже?
– В нашем деле есть какая-то помеха, – обозрев кровавые ошметки, настороженно пробормотал Фримаск. – Что-то или кто-то мешает… может помешать.
– Тот, кто мог бы помешать – уже далеко, – Влекумер горделиво хмыкнул. – Я сам тому поспособствовал.
– Но кто-то все же мешает! Вон, смотри сам. Видишь, как упали кишки? Плохо упали, плохо.
– Да что ты все заладил, друже Фримаск, – рассердился жрец. – Плохо да плохо. Что плохо-то?
– Все плохо, – Фримаск закрыл лицо руками. – Видно, боги не благоволят нам.
– Ну, твои боги не благоволят… Так давай спросим моих! Или ты думаешь, что они сговорятся?
– Я вижу помеху.
– Угу… – жрец на миг задумался и вдруг радостно улыбнулся. – Я знаю, кто это! Есть у нас в селении такой… недавний беглец… Мы просто его убьем, друже! Вот он и не сможет нам помешать.
– Ошибаешься, навий! Как раз оттуда – с того света – и будет! Ну, видишь же, как все легло неудачно.
– Надо было удачней бросать… – про себя пробурчал Влекумер.
– Нет, нельзя убивать. Если только убрать. Засунуть куда-нибудь подальше.
– Что-что ты говоришь, друже? – навий сдвинул набекрень шапку. – Засунуть? Куда ж я его засуну? Хм… Разве что понтийским грекам продать?
– Вот-вот, – Фримаск наконец вытер руки о снег. – Хорошая мысль, очень даже неплохая. Продать, именно продать! Но, так, чтоб никто его не убил… до тех пор, пока дело не сладим.
– Слушай, брате… а она, это точно – она? – как-то загадочно поинтересовался жрец.
Впрочем, собеседник его хорошо понял:
– Ну, ты ж сам мне говорил – лежит недвижно, ни живая, ни мертвая… ни здесь, ни там… Так и было сказано в священной песне – «ни здесь, ни там»!
– Да, но она – из готов, не из бургундов.
– Если все так, как ты говоришь, то у готов она – приблуда. Ее мать – супруга правителя бургундов – когда-то бежала от гуннских колдунов. Тогда гунны разгромили все, и бургунды вынуждены были уйти. Их конунг погиб!
– Я спрашивал у готов, – похоже, Влекумер решил разрешить последние сомнения, вдруг охватившие его сейчас то ли под воздействием только что пролитой крови, то ли от банального недосыпа. – Она никогда не называла себя бургундкой.
– Правильно, не называла. Потому что это римское слово. Правда, бургунды его приняли… но не так давно. Я знал ее мать, Влекумере! Я узнаю и дочь. О, если это она, если мы доставим ее Аттиле, а там может случиться всякое. Аттила думает одно… мы – другое. Галлия – чудесная страна, и многие там еще помнят древних богов. Еще можно все возродить…
– Еще одна помеха, брат, – перебив пустившегося в мечтания Фримаска, вдруг вспомнил навий. – Радомир-рэкс, я сам отправил его к повелителю гуннов. За бургундской короной! А он парень прыткий, вполне может и… Хильда, кстати, его законная жена.
– Жена? По каким законам?
– По законам кафоликов, поклонников распятого Христа, о котором те же готы знают куда больше меня.
– По законам кафоликов? – Фримаск хищно оскалил зубы, и квадратное, словно высеченное из камня, лицо его стало напоминать недвижную маску сфинкса. – Тьфу! У нас свои законы. Даже великий Цезарь не смог уничтожить нас до конца, хотя и приложил к этому немало усилий. Что уж говорить о кафоликах?
– Но парень-то, Радомир, тоже будет при дворе Аттилы! И вот, явишься ты, с этой не живой и не мертвой Хильдой, которая там оживет – именно так говорят боги. И что дальше?
– А что дальше? – хитро прищурившись, переспросил Фримаск. – Я сам – друид, и все предки мои были друидами, жрецами, как и ты. И я скажу тебе – кто такой этот Радомир? Мои боги не сказали о нем ничего.
– Потому что он чужак, не отсюда. Я сам не знаю – откуда он пришел и зачем? Явился из какой-то бездны… куда намерен вернуться. Не один – с Хильдой.
– Как хорошо, что я вовремя узнал о том, что она у тебя!
– Ну, не так, чтоб у меня… В нашем селении.
– Мы возьмем ее! Если не хватит этих воинов, я найду еще!
– Не надо еще, хватит и тех, что есть, – осклабился жрец. – В усадьбу старого Доброгаста от реки ведет подземный ход. Истр – тот, кто нам мешает – думает, что только он один про него знает. Ха! Но все же – я на твоем месте обязательно избавился бы от Радомира, друг Фримаск. Предупреждаю, этот парень очень опасен.
– Придет время – подумаем и о нем, – согласно кивнул друид. – Пока же главное – дева! Если она станет женой Аттилы… а может и не стать. Поглядим! От нас все зависит и от воли богов.
– Но она не девственна!
– Для гуннов то не преграда, тем более, их вождь любит выпить, быть может, с пьяну-то и не разберет. Ладно, друг Влекумер, когда же мы навестим усадьбу?