– Как бы мне тебя с собою не утащить.

– Не утащишь, я за какой-то кол зацепилась. Ну же!

Выбравшись, молодой человек едва не свалился обратно в воду – обрывистые края рва оказались скользкими донельзя.

– Господи, – покачала головой Глезия. – Как же мы здесь пойдем?

– Пойдем как-нибудь, зато никто нас тут не заметит. Ну, пошли потихоньку. Хватайся за меня, если что.

– Да-а, а у тебя плечи скользкие. Как же я ухвачусь?

Ничего не ответив, Амбрионикс сделал несколько осторожных шагов, прижимаясь к почти отвесному краю.

Девчонка послушно пробиралась сзади. Вот вскрикнула… схватилась за плечи, и юноша тотчас же вжался в глину – не упасть бы вдвоем, не упасть. Не то что не очень-то приятно вновь окунуться в холодную воду – гуннские разъезды излишним бы шумом не привлечь.

Нет, повезло, не упали, а дальше стены рва сделались уже куда более пологими, и можно было продвигаться быстрее.

Чу! Вот откуда-то сверху донеслись голоса.

Юноша резко обернулся, приложив палец к губам:

– Тсс!!!

Глезия молча кивнула, подняв вверх глаза. Беглецы затаились.

– Вроде, тихо, – через некоторое время шепнула девушка. – Пойдем, а?

Амбрионис прислушался и согласно кивнул:

– Пойдем.

Они прошли еще шагов с полсотни, и наконец-то за изгибом рва блеснула широкая лента реки!

Беглецы переглянулись, не сдерживая улыбок – наконец-то вышли.

– Здесь осторожней, – шепотом предупредил юноша. – Уже рассвело, а место открытое. Постой. Осмотрюсь сначала.

На сером песке не было видно никого. Лишь лежали килем вверх старые, рассохшиеся от времени, лодки, которых было не жалко. Скоро, уже совсем скоро, в горах начнут таять снега, наполняя водою бурные реки. Разольется и Лигер, выйдет из берегов, затопляя заливные луга и эту излучину, и все-все низины вокруг, вплоть до белых известковых утесов. А потом, через пару недель, вода начнет спадать – и тогда самое время для речников-лодочников. Горячая пора, страда, если можно так выразиться.

– Идем. Пока все спокойно.

Поеживаясь, Глезия выскочила на песок и смешно шмыгнула носом:

– Холодно.

– Холодно ей! Главное – выбрались! Убежали!

– Напрасно вы так думаете, ребята! – на весь пляж прозвучал чей-то громкий насмешливый голос. Послышался смех.

Беглецы затравленно обернулись: позади, в дюжине шагов, на круче, с луками и дротиками в руках сидели какие-то люди. Человек десять. Часть из них – светловолосые, в чешуйчатых латах и куполовидных шлемах, явно были германцами – готами, франками, бургундами, другие выглядели иначе – смуглолицые, с узкими, словно щелки, глазами. Гунны!!!

– Идите-ка сюда, птенчики! – лениво махнул рукой рыжий широкоплечий верзила, похоже, что предводитель. – И не думайте, что сумеете броситься в реку. Во-первых, там холодно и долго вам не проплыть, а во-вторых – вы и не добежите… – Верзила оглянулся к своим: – Миусс!!!

Один из гуннов резко вскинул лук. Худощавый, смуглый, с черными, падавшими на лоб волосами, он выглядел ничуть не старше Амбрионикса. Непроницаемое лицо, узкие, вытянутые к вискам глаза. Враг! Они убили тетушку и ее детей… и…

Просвистев в воздухе, пущенная молодым гунном стрела впилась в песок у самых ног беглецов.

– Следующая поразит девчонку, – с усмешкой предупредил рыжий главарь. – Так что поднимайтесь, не стойте. И давайте-ка побыстрей.

Он очень хорошо говорил по-латыни, этот рыжий, точнее сказать – не на чистой латыни, а на том ее диалекте, мало похожем на оригинал, что со времен Цезаря был в ходу по всей Галлии. Наверное, когда-то побывал в плену, где-нибудь в Генабуме или Августодуруме.

Глаза беглецов встретились. Светло-карие – Амбрионикса и большие жемчужно-серые – Глезии.

А она красивая, – запоздало подумал юноша. И закусил губу от обиды и ненависти, а главное – от бессилия.

В этой ситуации он ничего не мог сделать. Нет, если бы был один, то, конечно, не тратил бы время на разговоры с врагами, а попытался бежать. Пусть и убили бы – и что? А так… Почему-то не хотелось, чтоб из-за него погибла Глезия. Впрочем… может быть, этот плен куда хуже смерти?

– Бежим! – обняв юношу за шею, девушка сверкнула глазами. – Ты влево, я – вправо. На раз-два… Прыгай!

Они рванули друг от друга, побежали по вязкому песку… Ловко брошенный аркан сдавил шею юноши, так, что потемнело в глазах. А Глезия уже давно валялась на песке, и спустившиеся с кручи враги со смехом связывали ей руки. Вот кто-то уже рванул с девчонку тунику, обнажив грудь…

Амбрионикс закричал, дернулся… и закашлялся, получив ногой в бок. Казалось, и кто ему эта Глезия? А все ж…

И тут же где-то неподалеку призывно протрубил рог.

– Что там такое? – гунны встрепенулись, взяв в руки оружие. – Неужто Торисмунд выслал в погоню все свое войско?

– Бежим, други, посмотрим!

– Эй, эй! А что делать с пленниками?

– Ты спрашиваешь – что?

– Все ж я оставил бы девчонку. Ее можно выгодно продать. Знаю одного купца, Варсоней его имя. Он бы заплатил щедро. Его возы всегда шли за нами.

– Что ж ты, Гудоин раньше молчал про своего купца?

– Думал, успеем позабавиться.

– Теперь успеть бы продать. Выручку поделим на всех, верно?!

– Слава щедрому Бертольду!

Не обращая никакого внимания на визг и ругань, верзила легко, словно пушинку, закинул пленницу на плечо:

– Пошли, ребята. Гудоин, так где, говоришь, твой торговец?

– Где-то в лугах должен быть. Я покажу.

– Миусс, дружище, – на ходу обернувшись, главарь повелительно бросил: – Прикончи этого.

– Нам не нужен пленник?

– Вряд ли наш купец его купит. Убей!

Гунны (и германцы) поднялись на кручу и быстро зашагали в сторону горевшей крепости. Здесь, у реки, остался один гунн – тот самый, что так ловко управлялся со стрелами. А теперь он вытащил из-за пояса узкий, чуть кривоватый кинжал.

Амбрионикс презрительно скривился – он не боялся смерти и, зная германскую речь, хорошо понял, что приказал рыжий главарь. Что ж, смерть, так смерть… Глезию вот только жалко. Так толком и не познакомились. А, видно, хорошая девушка. Могли бы с ней стать друзьями… и даже более того…

– Ну, что же ты? – юноша гордо вскинул голову. – Воткни же свой нож в мое сердце, гунн, и будь ты проклят, как и все ваше поганое племя! Ну? Чего же ты ждешь? Или, может быть, хочешь перерезать мне горло, как это когда-то уже пытался сделать один недобитый друид?

Молодой гунн не сказал ничего. Ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице, бесстрастном, словно у греческой статуи. Просто сверкнул в тусклом утреннем солнце клинок…