– Извините…

– Ничего. Через десять минут выходите.

«А ведь я так и не знаю, что именно от него хочу, какого именно совета, – думала Полина, сбрасывая в сумку телефон, пару ручек и блокнот, в котором делала записи. – Почему мне кажется, что Чумаченко может чем-то помочь? Он ясно сказал – к водочному заводу убийства отношения не имеют, хоть фамилия потерпевших фигурировала в уголовном деле. Но я все-таки хочу об этом поговорить, хочу сама убедиться, что эта версия не годится, только тогда смогу ее отвергнуть».

Старая, но ухоженная машина Чумаченко припарковалась у здания в тот момент, когда Полина спускалась с крыльца.

Забравшись на переднее сиденье, она повернулась к водителю:

– Алексей Максимович, не сердитесь, но… мне все-таки нужно, чтобы вы вкратце описали мне дело об убийствах на водочном заводе.

– Опять снова-здорово! – вздохнул бывший опер, заводя двигатель. – Я ж вам русским языком сказал…

– Я помню, – перебила Полина, – но мне почему-то кажется, что причина в этом.

– Я слышал, нашли еще труп?

– От кого? – удивилась она.

– Да какая разница… так нашли?

Каргополова только молча кивнула, отметив, что приказ прокурора для кого-то вовсе не препятствие, а это значит, что поползут слухи.

– И кто он? Да ладно, не мнитесь вы, Полина Дмитриевна, я ж не бабка у подъезда. Тем более что вы консультироваться хотели.

– Врач «Скорой помощи» по фамилии Митин.

Лицо Чумаченко сперва скривилось, затем пошло красными пятнами. Он вцепился в руль обеими руками так, что побелели костяшки.

– Я надеялся, что никогда больше не услышу этих фамилий, – процедил он сквозь зубы.

– Каких?

– Пострельцев, Митин, Никулин.

– Последнюю я вам не называла и даже не слышала.

– Поверьте, будет лучше, если не услышите. Правда, он давно мертв, как, собственно, и Митин, а ваш покойник, скорее всего, младший брат Митина.

– Погодите, Алексей Максимович… то есть из троих фигурантов сейчас в живых только Пострельцев, верно? – Полина лихорадочно рылась в сумке, пытаясь найти в ее недрах блокнот и ручку.

– Верно. Не понимаю только, как у него хватило смелости, наглости или черт его знает чего там еще, чтобы вернуться сюда спустя столько лет.

– А он уезжал?

– Он сбежал. Хватило бабла, чтобы обстряпать все так, будто он свидетель, хотя я практически доказал, что он убийца, и следователю неопровержимые доказательства в клювике принес! – раздувая ноздри, процедил Чумаченко. – Но на суде, видите ли, откуда-то всплыли свидетели, якобы видевшие Пострельцева в момент убийств совершенно в других местах. И вуаля – он уже не обвиняемый. И я не смог добраться до этих свидетелей, они как в воду канули сразу после судебных заседаний. Ну, а Пострельцев сгреб в охапку молодую супругу с отпрыском и отвалил куда-то не то на Кипр, не то на Крит, хрен его разберет, я их со школы не отличаю.

Полина сделала несколько пометок в блокноте и спросила:

– А кого он убил?

– Сперва директора завода с женой, тот не соглашался платить дань местному авторитету, некому Репе, а спустя несколько лет зачистил подельников – Митина и Никулина. И вот представьте, что при этих вводных его участие в убийствах оказалось недоказанным. А опер Чумаченко просто оговорил несчастного, совершенно безвинного, как агнец, Пострельцева – в прошлом боксера-разрядника, который и голыми кулаками мог забить кого угодно насмерть.

Полина молчала. Она хорошо понимала чувства, обуревавшие собеседника. Собрать доказательства, иметь на руках все, чтобы довести дело до суда, и на выходе получить оправдательный приговор, потому что у фигуранта полно денег и тот смог купить и свидетелей, и – не исключено – судью…

У нее, к счастью, еще не было подобного опыта, но она хорошо знала объем работы, выполняемой оперативниками, и могла представить, что чувствует в такой ситуации человек, искренне болеющий за дело. А в девяностые таких было не слишком много.

– И после всего, что вы только что рассказали, все равно будете утверждать, что моя версия о мести акционеру Пострельцеву бредовая? – спросила она, глядя в лобовое стекло на убегающую под колеса дорогу.

– Уже не знаю. Надо прикинуть. Пострельцев мог прищемить кому-то хвост, уже вернувшись сюда.

– А он акции свои не продавал, не знаете?

– Скорее, перевел на чье-то имя, но зачем? Уехал, получал дивиденды… вернулся, снова получает, какая разница? Его ведь в розыск не объявляли, он легально свалил, не хотел здесь оставаться, чтобы свои же не пришили, хотя к тому времени уже почти никого не осталось – кто сел, кто лег, – пожал плечами Чумаченко, паркуясь у кофейни с надписью «Кофе с собой». – Вы какой кофе пьете?

– Черный.

– Я так и подумал, – удовлетворенно хмыкнул он, выходя из машины.

Вернулся он быстро, протянул Полине большой стакан с ярко-красной витиеватой надписью:

– Профессиональный напиток. Хотя принято считать, что у оперов это водка. А хотите, нагрянем к Пострельцеву? – неожиданно предложил он, отхлебнув из стакана. – Эффект внезапности. Вдруг что интересное расскажет, когда меня увидит?

– А поехали! – решительно сказала Полина, рассудив, что предложение не так уж дурно. Может, в присутствии Чумаченко Пострельцев станет чуть более разговорчив.

Фельдшер

Ей казалось, что все происходящее просто страшный сон, и стоит открыть глаза, как все исчезнет, станет нормальным – таким, как было с утра. Но ничего подобного не происходило, и, сколько Вика ни моргала, грязно-зеленая стена, маленькое зарешеченное окно под потолком и неприятный запах из угла никуда не исчезали. Она куталась в спецовку, словно это могло помочь согреться, но на самом деле трясло ее вовсе не от холода, а от нервного напряжения. С нее сняли кроссовки, выдав взамен какие-то разбитые насмерть резиновые шлепанцы, и от мыслей о том, сколько ног они видели, Вику трясло еще сильнее. Повезло только в одном – по распоряжению следователя ее поместили в одиночную камеру, и за это Вика была ей даже благодарна.

Только сейчас у нее появилось время и возможность обдумать все, что произошло. Максим мертв, и в этом обвиняют ее. Но хуже другое… ее обвиняют еще и в серии убийств, о которых в городе не говорит только глухонемой. Она даже не знала этих людей, никогда не видела, не слышала фамилию…

И вот тут память снова подсунула картинку – Вика сидит в шикарно обставленной квартире и заполняет сопроводительный лист на Пострельцеву Дину Александровну. И лицо мужчины со шрамом между бровей, которое она определенно видела когда-то раньше. Она даже вспомнила, как тот сказал, что накануне погибла их дочь… и фамилию вспомнила, это была та самая фамилия, которую ей назвала следователь.

– Черт возьми… – простонала Вика, откинувшись