– Хорошо, сейчас приведу вашего кусачего.

Едва Роман отворил дверь кладовки и снял заклинание, как французский бульдог, рассерженно фырча, кинулся через коридор и кабинет, метнулся к хозяину и прыгнул на грудь. Чудак едва не опрокинулся на спину.

– Роман Васильевич, у вас коньяка нет? – спросил он, позволяя Матюше лизать себя в губы.

– Я сейчас наколдую…

– Нет, не колдовской коньяк, настоящий.

– Тина! – Роман отворил дверь из кабинета в коридор и крикнул в сторону кухни: – У нас коньяк настоящий есть?

– Есть! – отозвалась она. – В гостиной, в баре. Сейчас принесу.

Вскоре примчалась – в одной руке фужеры, в другой – бутылка “Наполеона”.

– Отчего только два? – удивился Михаил Евгеньевич. – Вы же тоже пить будете. Да и Стен.

– Я воду пью, – напомнил Роман.

– Так все равно ж из фужера. А вы, значит, мое будущее видели? – обратился Чудак к Стену.

Тот кивнул.

– И что увидели? Впрочем, не надо. Лучше выпейте с нами.

Стен покачал головой:

– Не буду. После выпивки труднее… – Алексей не договорил, но Чудак его понял.

– Держать себя в руках? Ну и что с того, если свампирите чуток? Я не против.

– Как раз для вас мое присутствие не опасно. У вас ожерелья нет.

– Это формальность. Я книжный колдун. Все что угодно представить могу. Даже то, что водной стихией повелеваю, как наш замечательный господин Вернон. Роман Васильевич, выйдите-ка на минутку, мы с вашим другом побеседуем.

– Михаил Евгеньевич, вампир в такие минуты себя не контролирует.

– Зато я контролирую. Ожерелье-то воображаемое. Представлю, что его больше нет, и пир закончится. Так что не бойтесь за меня. – И Чудодей слегка подтолкнул Романа к двери.

Господин Вернон осуждающе покачал головой и вышел. И тут Тина на него налетела. Колдун обнял девушку за талию. Надо же, как она быстро обернулась!

– Роман, я… я так виновата…

– Тина, не надо. Смыло уже все.

Минута прошла, и они вернулись в кабинет. Чудак с видом знатока разливал по фужерам коньяк. У Романа мелькнула даже мысль, не обманул ли Чудодей? Но глянул на Стена, приметил, что на щеках у того проступил вновь румянец, и понял, что свое обещание глава Синклита выполнил.

Стен сидел на диване и маленькими глотками пил коньяк. Взгляд у него был как у сытого хищника, который только что проглотил целиком кус сырого мяса. И вот застыл, переваривает. Тина передернулась – тоже поняла, что произошло.

Матюша, привязанный к ножке кресла, глухо порыкивал и скалил зубы: Стен ему явно не нравился.

Чудак пригубил коньяк и улыбнулся:

– А знаете, Роман Васильевич, что сейчас более всего мучит колдовскую братию? Не знаете? То мучит, что никто нас всерьез не воспринимает. Мы ведь как думали: дайте только нам возможность колдовать, мы такое наколдуем, мир перевернем. Ну вот, пожалуйста, дали. И что? А ничего. Раньше к нам потихоньку народ ездил, байки всякие складывал, про чудеса, нами творимые, друг дружке рассказывал. Власти нас прижимали, у каждого почти что ореол мученика имелся, кто талантом обойден не был. А что теперь? Шарлатанами кличут! Продажными тварями. Как вы думаете, правильно кличут?

Роман разглядывал на свет воду в фужере. Заговаривать ее в коньяк не стал.

– Тогда казалось: главное – доказать, что колдовская сила существует. И сразу мир переменится, проблемы разрешатся. Дай нам волю, мы все болезни излечим, все беды отведем. Мнилось, сможем абсолютно все… – Роман замолчал на полуслове, потому что показалось ему, что говорит не то что-то. То есть вроде верно, но не то.

– Обидно. – Михаил Евгеньевич поверх очков глянул на Романа. – А может, мы в самом деле колдуны ни к черту, а?

– Колдунов стало слишком много, – предположила Тина; коньяк придал ей смелости. – Они друг у друга энергию гасят. Надо главного назначить, чтоб он руководил.

– Как мудро! Назначить главного… А остальные чтоб ему хвосты заносили? – хитро прищурился Чудак. – А если главный будет вовсе не Роман Вернон? То есть скорее всего не он. Что тогда?

– Я не то хотела сказать… – Тина густо покраснела.

– Многие так же, как вы, считают. Но есть и другое мнение. Неужели не слышали? А то говорят, что надо вновь колдунов на костры отправлять. Клянутся, что без огоньку, без страха, без преследований талант колдовской глохнет. А стоит пригрозить колдуну костром, попугать его, да из дома выставить, да гнать и гнать в глушь, в болота, в леса, кольем его бить, – вот тогда и отверзнется в гонимом истинный дар.

– Не люблю открытый огонь, – сказал Роман. – И тех, кто поджигает костры, – тоже.

– Знаете, что я вам скажу, Роман Васильевич: слишком много времени прошло с большой войны. Забыли, что такое настоящий пожар. И вот теперь все раздувают, раздувают… Я тогда пацаном был, только восемнадцать стукнуло, и угодил как раз на Невский пятачок. Там до сих пор кости наших ребят в земле лежат непогребенные. Ночь, ад кромешный, на той стороне немцы наших косят, а на этой мы в лодки грузимся. Ну и заскакивает к нам в лодку круглолицый, упитанный такой комиссар и давай орать про Ленинград, про то, как ни шагу назад. Ну, пока он орал, лодка и отчалила. Он как завизжит: “Стой, куда! Меня нельзя!” И такой в этом голосе страх, просто ужас совершенный в том голосе. Я сижу, смотрю на него, и мне вдруг смешно сделалось. Смех из меня так и прет. А он матерится и требует лодку назад повернуть. Ему лейтенант наш и говорит: “Ничего, скоро вернешься”. Напророчил. Только мы из лодки стали высаживаться, как рядом рвануло: комиссару осколок в бедро, мне – в грудь. И нас обратно в той же лодке и доставили. Так вот, Роман Васильевич, с тех самых пор я решил, что многое могу в жизни делать, но комиссарить никогда не буду.

– Что от вас требуют? – спросил Роман, чувствуя, что внутри противно холодеет. – Кто требует?

Чудак вздохнул:

– Что требуют? А чтоб мы хозяина обруча не искали. И намекают, что час настал колдовство в мешок собрать да тем мешком по башке страну нашу непутевую огорошить. Кое-кому идея эта по душе приходится. Но я категорически… – тут Чудодей повысил голос, что с ним случалось редко, – против.

– Почему? – спросила Тина.

– Потому, Алевтина Петровна, что человек сам себе дорожку выбирать должен, и не надобно его на неведомую дорожку колдовством заманивать. Оттого много всяких бед случается.

– Вы откажетесь – другой согласится. – Тина набралась храбрости и кинулась спорить. – Так уж лучше вам. Вы на правильную дорожку направите.

Чудодей рассмеялся:

– Да как же я могу на дорожку направлять? Ну хоть вас, Алевтина Петровна? Я ж, получается, за вас выбрать эту дорожку должен. А вдруг вам та дорожка хуже смерти?