В Нормандии Роллон принял крещение в 911 г., одновременно со своим герцогством. Его столица, Руан, где нашли приют уцелевшие клирики провинции, очень быстро опять стала важным центром церковной жизни. Один крайний Запад долгое время колебался; банды пиратов всегда встречали там радушный прием, а епископы отважились вернуться в Кутанс только спустя долгое время после тысячного года. Монашеству потребовалось еще одно поколение, прежде чем оно стало робко возрождаться.

Наконец, на Руси князья Юга, по-видимому, приняли христианскую веру в 866 г., разумеется, в ее греческой форме; но до крещения Ольги в 955 или 957 г. этот процесс почти продвигался, и только в 989 г. Владимир приказал крестить всех своих подданных. Любопытный рассказ мусульманского путешественника Ахмеда ибн Фадлана доказывает, что около 922 г. у волжских варягов были представлены в полной сохранности наиболее характерные обряды скандинавского язычества.

Как видим, «Церкви викингов» не существовало: за исключением нескольких частностей, скандинавские поселенцы вливались в национальные церкви, с которыми встречались на месте. В большинстве случаев они не устанавливали никакого церковного контакта со своими родными странами. Норманны, которые в XI в. содействовали евангельской проповеди в Норвегии, были чужаками, забытыми своей родиной. Только Церковь «Области датского права» постаралась установить постоянные контакты с Севером; она с воодушевлением встретила культ св. Олафа, погибшего в 1030 г., спорадически признала святым Магнуса, ярла Оркнейских о-вов, убитого в 1117 г., и приняла живое участие в отправке миссий в Норвегию, Данию и Швецию (Св. Олафу было посвящено 4 (а может быть, 6) церквей в Лондоне, 1 в Йорке, 1 в Честере, 1 в Норвиче и т. д. Ср. В. Dickins, The Cult of S. Olave in the British Isles, Saga book of the Viking Society, XII, 1939, p. 53–58. Св. Магнусу была посвящена одна церковь в Лондоне и одна в Йоркшире. Миссии в Скандинавию в конце XI в., безусловно, служили спасительным выходом для англо-датских клириков, которые не были сторонниками владычества Вильгельма Завоевателя). Заметная часть «апостолов» Скандинавии, о чем можно судить по их именам, набиралась из потомков датчан, осевших в Англии: например, Эскил, который проповедовал Евангелие на берегах о. Меларен, или Сигурд, монах из Гластонбери, около 950 г. ставший первым епископом Норвегии. Итак, продолжительного религиозного противостояния между викингами и местными жителями не существовало. В течение второй эры нашествий совсем не вставали сложные проблемы сегрегации, которые знала первая (Следовательно, полемики с язычеством, достойной этого названия, не существовало. Это позволило некоторым скандинавам, особенно исландцам, добросовестно беречь в плане литературы откровенное и почтительное воспоминание о своей древней религии. Этому состоянию духа мы обязаны спасением Эдды в XIII веке). Повсюду, где скандинавы лицом к лицу встречались с народами, которых они считали цивилизованными (исключение составляли только «Skraelingjar» (скрелинги) Гренландии и Америки — эскимосы и индейцы), они быстро и без колебаний допускали взаимное проникновение культур. Так, духовные наследники викингов, в результате оказались значительно более многочисленными, чем те ограниченные группы, которым им на короткое время удалось навязать свои верования, институты и язык. Сюда нужно включить почти всех англичан XI в. и всех норманнов в Нормандии, Италии, Англии и на латинском востоке, так же, как и часть русской знати Киевского государства. Несколько в разном плане, но все они косвенным образом обязаны викингам и варягам своей энергией, воинственностью, умелой организацией и отсутствием предрассудков.

Конец нашествий последней волны косвенным образом дал Западу возможность пережить определенное возрождение. Вносить его в список первостепенных проявлений человеческого творческого разума было бы неверно. Он еще не обрел своего имени, и даже сами его первооткрыватели лишь наполовину признали его. Однако это возрождение имеет право на самостоятельное, хотя и достаточно скромное, место среди вспышек, освещавших средневековую цивилизацию. Оно не приобрело славы предшествовавшего ему каролингского возрождения, которое, осененное именем Карла Великого, смогло породить грандиозную духовную программу, осуществление которой было, впрочем, очень несовершенным — и достигнуть блестящих политических успехов, хотя и недолговечных. Оно не обладало ни той интеллектуальной глубиной, которая была характерна для последовавшего за ним ренессанса XII в., ни его экономическим ростом. Но его вкладом более нельзя пренебрегать. Множество новых городов, новое бенедиктинское монашество (Клюни, Горц) и его духовность, многообразные начатки романского искусства, империя Оттонов с ее вселенскими амбициями, политическое объединение Англии, затем англо-нормандское государство и его устойчивые институты, — все это, до некоторой степени, плоды этого возрождения.

К последствиям второго наступления на христианскую Европу на востоке и на западе континента нельзя подходить с единой меркой. Восточная Европа обязана ему существенными чертами своей исторического облика. Южное направление расселения славян дало ей сущностное единство, которое впоследствии ничто так и не смогло стереть, даже долгий период оттоманского владычества в XV–XX веках. Граница Дуная, которая, начиная с Филиппа Македонского и кончая Юстинианом, коренным образом отъединяла юго-восточную Европу, средиземноморскую и эллинистическую, от Европы внутренней, «варварской», потеряла почти все свое значение. Большинство политических образований, от которых произошли современные государства Восточной Европы, сформировалось в течение X в., который здесь сыграл такую же решающую роль, как век Хлодвига на Западе. Деятельность св. Кирилла и Мефодия до сих пор определяет культуру всей православной Европы, трети континента.

На Западе завоевания VIII–X вв. лишь внесли завершающий штрих в картину, уже нарисованную, в основных чертах, после великого кризиса V–VI веков. По поводу времени мы можем и ошибиться. Вызывая в памяти события конца IX и начала X в. один бургундский монах, рассматривавший историю в категориях, характерных для вселенских хроник Поздней Римской империи, счел, что они ознаменовали собой начало нового «translatio imperil» (передачи империи): после перехода власти от римлян к франкам последовал аналогичный процесс от франков к «extranei» (чужеземцам), то есть, разъясняет он, к норманнам и датчанам, венграм и сарацинам, объединенный натиск которых грозил гибелью Галлии. Вот какие перспективы открылись в самом разгаре кризиса вдумчивому уму, способному рассматривать вещи с некоторой дистанции: ему казалось, что второй натиск на Европу должен был бы повторить путь первого. Однако этого не случилось. На Западе новые варвары не приобрели себе ничего похожего на «imperium» (империю). Безусловно, викинги стали родоначальниками могущественных государств, оказавших в течение последующих веков решающее влияние на развитие западных институтов. Однако эти государства обладали лишь ограниченной, территориальной протяженностью, и огромное большинство стран, подвергшихся нашествию, сохранило свою независимость. Если нашествия IX–XI вв. отмечают собой разрыв в европейской истории, то виной тому не сами нашествия, а хаос в западном обществе, который последовал за ними.