— Не звал. Вроде бы. Не до этого мне сейчас. Если это тряпьё угроза для нашей жизни я его сниму, чего ты разошёлся?

— Только прямо здесь не раздевайся, а то у тебя ещё куча женихов появится, в очередь придётся становиться, — едко заметил ей Данат. — Но ты дала Лионелю понять, что будешь не против, когда он попросит твоей руки.

— Да с чего ты взял, святые мне в помощь!? — теперь не только ей, а даже гребущейся курице за сараем стало ясно, что князь исходит пеной от ревности.

— В монастыре же не рассказывали, что принимая подарки от мужчины, женщина заведомо согласна принадлежать ему? — продолжал язвить Данат.

— Не рассказывали. Как и то, что за свою безопасность девушке нужно расплачиваться своим телом, ведь у взбалмошных господ своя монета! — отрезала Мидэя, осадив его желчь. — Здесь вам не турнир! Я свободна и у меня есть чувство собственного достоинства, у меня ещё осталась честь, хоть вы её по очереди и пытались растоптать! Я никому не принадлежу, лишь себе и своей вере!

— Да что ты! — высокомерно протянул Данат, сузив глаза, что было уже не добрым знаком. — Давай вот теперь я расскажу тебе, как обстоят у нас дела уже после того, как ты приголубила сначала Лионеля, а затем со мной полежала, но кто старое помянет, тому глаз вон. … Так вот, моя милая зеленоглазая одинокая и растерянная дикарка — твоя жизнь теперь принадлежит мне. Ты попросила у нас защиты ведь тебе больше некуда податься, ты доверила нам свою тайну, и мы размышляем, как нам с этим быть. Я князь Фараса, я третий на престол Эрии, я командую этим отрядом, и плачу своим рыцарям звонкой монетой не скупясь, и хоть мы тут все за пани брата, но они обязаны исполнить любой мой приказ, так как на их службу был подписан договор. Я тебе здесь не мальчик на побегушках! Ты наградила меня какой-то съедающей меня бесовщиной, за нами тянется какая-то нечисть, ты отправляешь одарённых изгоев укрыться в моих землях, а что ты даёшь взамен? Гору неприятностей, которая нас ждёт? А? Уговор должен быть обоюдно выгодный, ты должна это знать, так дела не делаются. Я должен принять тебя такой без условий?! Я ничем тебе не обязан, дорогуша! Ведьма сказала есть и другой выход, так что я теряю, моя душа и так пропащая, — Данат смотрел как она старательно поджимает дрожащие губы, какое бездонное отчаянье застыло в её глазах.

— Что ты хочешь? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Ты знаешь. Мне надоело ходить вокруг да около!

Мидэя кивнула, ни на кого не глядя:

— Я ни с кем другим и не была. Это была всего лишь прогулка и разговоры.

Допустить того, чтобы он развернулся и пошел по тёмному пути она никак не могла, эти воины, как ни странно, были её последней надеждой, искра священного огня прибилась именно к ним, её святыня желала, чтобы она зачем-то оставалась рядом с ними. Выходит, ей ничего не оставалось, как согласиться принадлежать воле князя.

— Хорошо. Ты подтверждаешь, что ты принадлежишь и подчиняешься мне и душой и телом? Без всяких утаиваний и интриг, без зла и ропота? — он знал, что победил, но это было лишь первое их сражение. Впереди маячило самое главное — эта ведьма должна его полюбить!

Мидэя кивнула, ощущая себя абсолютно сломленной.

— А я в свою очередь обеспечу тебе и твоей лампадке защиту и укрытие, — произнёс Данат, подходя к ней ближе, притянув к себе не сопротивляющуюся девушку. — Вот видишь, когда мы во всём разобрались — всё станет куда понятнее и проще, — он провёл кончиками пальцев по её лицу, отводя в стороны выбившийся светлый локон.

— Проще не будет, — шепнула она, подавленно, поднимая на него свои глаза.

— Смотря что мы имеем в виду, — улыбнулся Данат, нарочно поцеловав её в губы при всех, чтобы раз и навсегда закрепить своё превосходство. — Будь поблизости! — крикнул он удаляющемуся Лионелю. — Она сотворит для нас обереги, как и обещала.

— А если кто с постоялого двора увидит и донесёт? — спохватилась Мидэя, помню, что безопасность пламени и её миссия прежде всего остального.

— А он всех разогнал, — проговорил Винс. — Наш князь не лыком шит.

— Тогда мне нужен котелок, пылающий костёр и все вы. Ах да, и ещё твой серебряный кинжал из сапога, — повернулась она к Данату, протянув руку.

Вскоре во дворе запылал костёр, князь не раздумывая расстался с кинжалом, подарком его деда, а Икар принёс ей подходящий котелок.

Мидея срезала с каждого рыцаря прядь волос и взяла по капле их крови, добавила свой локон и клочок белой гривы своей кобылицы, обратившегося дара Ирзы, затем призвав филина добавила туда же перьев, веточки тутта и последним опустила серебряный кинжал. Выпустив в огонь несколько искр священного пламени, она подвесила котелок над костром, шепча заклинания. Дым от костра поднимался не вверх, а стекался в котелок, а языки пламени стали зелёными, танцуя и отражаясь в глазах собравшихся вокруг него рыцарей.

Было уже за полночь, когда Мидэя сняла котелок первым подозвав Даната.

— Опусти в него мизинец, — велела она. — Доверься мне.

Хмыкнув, князь опустил палец в котелок, а когда Мидэя дала ему знак вытащить — на его мизинце красовался серебряный перстень.

— Росс. … Ринат. … Икар. … Лионель, — она подзывала каждого по очереди, и каждый из них бесстрашно опускал руку в котелок, отходя уже с перстнем на мизинце. — Теперь вас нельзя будет одурманить колдовством, ни светлым ведуньям, ни тёмным колдуньям, не добраться до вашего разума. Вы не сможете снять этот перстень и никто из живых или мертвых не сможет его снять, в нём сила священного пламени, он часть вас, как и вы часть святыни. Отныне вы хранители священного Аввина и этот оберег будет предупреждать вас об опасности. Когда кто-то будет пытаться использовать против вас магию — перстень станет печь огнём, когда кто-то попытается отравить вас — перстень станет жечь холодом. Главное — не дайте отрубить себе палец.

Она достала свой перстень самым последним.

— А теперь раздобудьте мне ткацкую иглу и чернила. Осталось выбить руну на груди его светлости. Готов? Это будет неприятно, — взглянула она на князя.

— Лапушка, ты ведь будешь меня касаться, значит уже будет приятно, — усмехнулся Данат, весь вечер не сводя с неё своего пристального изучающего взгляда. — Я был ранен в сражениях несколько раз, так что какая-то игла мне ни по чём.

— Раздевайся! — скомандовала Мидэя, оставшись с ним наедине в комнате наверху, где он лично запер двери на засов. Остальные разбрелись спать, остались лишь постовые. Данат бдительности не терял, приказав нести дозор по очереди.

— Совсем?

— Не дурачься! — Мидэя была сама серьёзность. — Достаточно рубашки. И не дёргайся. И меня не подталкивай.

Он дышал размеренно, спокойно снося укол иглы, с играющей улыбкой рассматривая с близи её склонённое над ним лицо.

— Теперь все ночи мои, — вдруг неожиданно выдал он и ойкнул. Мидэя загнала иглу глубже положенного.