– Документы покажите, – не то угрожая, не то цепляясь за последнюю надежду, промямлил Гургулидзе.

Прокурор вынул свои грозные корочки и раскрыл их перед носом сыщика так, словно это была музыкальная открытка. Поняв, что все пропечатанное въелось в память Сергея Александровича, попросил сделать ему аналогичное одолжение.

– Смотри, Антон Павлович! – показал он судье синюю книжицу. – «Владелец данного удостоверения имеет право на ношение служебного огнестрельного оружия и специальных средств самообороны». Где «пушка», Гургулидзе?!

– Нет у меня никакого оружия! – возмутился тот. – По какому праву произвол?

– На произвол прав не нужно. – Струге все-таки выдвинул ящик стола. Вместо «кольта» и бутылки под его рукой оказалось около сотни цветных фотографий и несколько видео– и аудиокассет. По тому, что ни один из изображенных на фото не смотрел на экран, и при этом некоторые из объектов фотолюбителя Гургулидзе находились в нагом виде, причем чаще всего – попарно, Антон Павлович догадался, что о присутствии рядом с собой фотообъектива они в тот момент вряд ли догадывались. – Пащенко, здесь материала на пятьдесят три бригады шантажистов. Наш Гургулидзе – кровожадный вымогатель Мориарти из рассказов о Шерлоке Холмсе. Тебе не стыдно, Сергей Александрович? Носишь грузинскую фамилию и при этом такими делами занимаешься! Какого грузина ни спроси, он обязательно из князей и непременно из потомков Тамары.

– Я не грузин.

– Странно. Глаза голубые, волосы рыжие. Портрет истого грузина. Да и фамилия. Что вы голову морочите, генацвале?

– Мама второй раз замуж вышла, за грузина. Так что моя фамилия не имеет к моим корням никакого отношения.

– Итак, господин Гургулидзе, – перебил его Пащенко. Он закурил, придвинул к тахте, на которой сидел сыщик, стул и сел. – Сергей Александрович. Бывший оперуполномоченный уголовного розыска, проработал в органах шесть лет, после чего был уволен по статье «пятьдесят восемь», пункт «К». Сиречь – «грубое или неоднократное нарушение дисциплины». Это на бумаге, в туфтовых материалах служебной проверки, гниющих среди прочих писулек в архиве ГУВД, в личном деле офицера милиции.

– За отсутствием стоящих дел вы решили поворошить мое прошлое?

– Будет! – махнул рукой Вадим. – Если бы я хотел вас в следственный изолятор определить, я бы давно уже это сделал. Разыскал бы тех двоих молодых людей, одному из которых вы, избивая в своем кабинете автомобильной покрышкой, сломали три ребра, а второму, привязав его к стулу, пилили напильником зубы. Потом, кстати, четыре из них выбили. Между прочим, в объяснениях вы ссылались на свою горячую кавказскую кровь. А тут мы слышим новость, которая разъясняет кое-какие мелочи. Оказывается, вы не пылкий горец, пытавший подозреваемых в состоянии аффекта, а просто банальный садист!

Гургулидзе закурил тоже, и сейчас они с Пащенко стали похожи на двоих корешей, решивших перекурить перед тем, как идти на кухню допивать остатки водки.

– Потом оказалось, что подозреваемые не подозреваемые, а свидетели, а после стало известно, что они и свидетелями быть не могут, ибо в тот вечер, когда на Брянской случилось убийство, один из них был на соревнованиях в Будапеште, а второй – в Египте. В шоп – блин – туре. А били вы их, Гургулидзе, потому что обидно вам было за свою участь. Один из ваших пленников – способный парнишка, боксер, который через месяц должен был лететь на чемпионат Европы, второй – преуспевающий бизнесмен. А вы кто? Жалкий оперишка, курящий «Бонд» и живущий от зарплаты до зарплаты. И не вынесли вы обиды, Гургулидзе...

Дотянувшись до чашки, в которой засох пакетик «Липтона», Пащенко бросил туда дымящийся окурок.

– Пожалели вас тогда начальники. А знаете, почему пожалели? Потому что многие из них такую же обиду испытывали за свою неудавшуюся жизнь. И вместо того, чтобы за самоуправство и нанесение побоев, а также за причинение умышленного вреда здоровью вам срок размотать, вам скропали вонючую проверочку, где указывалось на то, что употребляете в рабочее время алкоголь и имеете свойство совершать прогулы. И выгнали за недисциплинированность. Прокатило. А потерпевшим сообщили, что меры приняты. Вот так вы и оказались в частном детективном предприятии. И сейчас с успехом используете навыки, приобретенные в милиции, на практике. Снимаете под заказ людей, стараясь при этом заставать их в самых пикантных ситуациях, провоцируете на совершение противоправных поступков... Грязь, одним словом, месите...

Пащенко пнул ногой стоящий перед ним табурет, и он взлетел в воздух, разметав стоявшие на нем пепельницу, чашку и телевизионный пульт.

– Я уверен в том, Гургулидзе, что официальная часть работы занимает в вашей частной детективной деятельности всего несколько процентов. А остальное...

Вадим принял из рук Струге фотографии и одну за другой стал бросать их на пол, к осколкам чашки.

– Ну вот... Жена Сафьянова в коитусе с каким-то мачо... Серж, муж Татьяны Викторовны, за этот «мэйк ап» сначала тебе попу до ушей порвет, а потом ей. А мне потом ваши швы считай в анатомке... Отступные уже получил или нет еще? Наверное, получил, потому что Татьяна Викторовна не допустит, чтобы ее мужу, вору в законе, прислали такие снимки... А это что? Ты сдурел, что ли?! А зачем ты снял Альберта Моисеевича Хорина?! Струге, смотри, Алик в сортире мочится... Я что-то не понял, Гургулидзе, ты собирался снять с Хорина денег за разглашение факта того, что он отправляет в туалете естественные надобности?!

– А он не ссыт. Он дрочит.

– Вон оно ка-а-ак... – Пащенко брезгливо выронил из руки карточку. – Тогда, конечно...

Вздохнув, он сгреб фото в кучу. В эту же кучу Струге свалил десяток найденных кассет.

– Пора спасать мир от гнусного извращенца, – провозгласил прокурор. – Но перед тем как тебя избить, хочется задать один вопрос. Где та кассета, на которую ты снимал меня и этого мужика в ресторане поселка Кольцово?

Отпираться было бессмысленно. Гургулидзе отрицал бы очевидное до хрипоты в голосе, однако, увидев перед собой прокурорское удостоверение того, на кого он совсем недавно направлял объектив видеокамеры, струхнул. Вылезла наружу и подноготная шестилетней давности, которая хранилась в милицейских анналах. Сергей Александрович понимал, что короткий рассказ о его прошлом, прозвучавший из уст прокурора, – это неприкрытая угроза, и если вслух еще не прозвучала фраза о том, что все сказанное станет предметом разбирательств в суде в случае отказа идти на контакт, то это только потому, что прокурор с уважением относится к догадливости собеседника. Зачем разговаривать штампами, если и без того все ясно и понятно?

– Я ее передал заказчику.

– Кто заказчик?

– Мой босс.

– Ты что, придурок... – вскипел Пащенко. – Ты так и будешь дальше отвечать?!

Струге не успел опомниться, как услышал короткий хлопок, после которого Гургулидзе повалился на бок. Правый хук Вадима был безукоризнен, сыщик даже не успел отвернуться.