Первым шагом к откровенному дефолту стал частичный мораторий, объявленный летом 1933 г. Американское правительство могло заявить протест от имени своих частных кредиторов, что оно и сделало в начале 1934 г. Однако, поскольку Германия в обозримом будущем не собиралась делать новых займов, в реальности у США почти не имелось рычагов, позволяющих влиять на ситуацию. Америка могла прекратить поставки важнейших видов сырья. Но все, что Германия могла потерять в полномасштабной трансатлантической торговой войне, – лишь крупный торговый дефицит[264]. Наилучшая защита Америки от дефолта заключалась в том, чтобы выступить единым фронтом вместе с другими кредиторами Германии— и прежде всего Великобританией. Но как ясно понимали немцы, объявление полного моратория, скорее всего, восстановило бы их кредиторов друг против друга[265]. Голландцы и швейцарцы осенью 1933 г. разрушили единство, пойдя на выгодные двусторонние сделки с Германией. Весной 1934 г. англо-американская солидарность еще сохранялась. С точки зрения Шахта значение летнего кризиса 1934 г. состояло в том, что он расколол англо-американский фронт. Торговая война с Великобританией, несомненно, стала бы катастрофой для Германии, но она имела бы очень тяжелые последствия и для британцев. Шахт в своем балансировании явно мотивировался отличным пониманием того, что означали для лондонского Сити и для британских экспортеров англо-германские экономические отношения. Как он выразился в августе 1934 г. на совещании с участием представителей Рейхсбанка и Министерства экономики, «В том, что касается Англии, я рискну нам необходимо пройти эту долину». В отношениях с Англией и со швейцарцами он был готов дойти до последней черты[266].

В конечном счете агрессивная позиция Шахта оправдала себя[267]. С тем чтобы избежать принудительного клиринга, немцы согласились возобновить обслуживание наиболее болезненных из всех германских долгов – тех, что были взяты в рамках планов Дауэса и Янга. В свою очередь, британцы позволили втянуть себя в двустороннее коммерческое соглашение, нашедшее выражение в форме англо-германского соглашения о платежах от 1 ноября 1934 г. Примечательно то, что Английский банк даже выдал Шахту заем, позволивший Германии решить неприятную проблему невыплаченных торговых кредитов[268]. Не может быть никаких сомнений в стратегическом значении англо-германского соглашения. Оно не только раскололо англо-американский фронт и привело к стабилизации отношений с важнейшим торговым партнером Германии, но и давало выход из тупика, к которому привели предыдущие клиринговые соглашения Германии с ее западноевропейскими соседями[269]. В отличие от более ранних клиринговых сделок с голландцами и швейцарцами, Англо-германское соглашение о платежах гарантировало Германии получение значительного количества «свободной иностранной валюты» для использования за пределами стерлинговой зоны. 55 % германской выручки в фунтах стерлингов резервировалось для неограниченного импорта британских товаров в Германию. Еще 10 % предназначались для обслуживания германских кратко- и долгосрочных обязательств перед британскими кредиторами. Остаток можно было использовать за пределами стерлинговой зоны (по крайней мере теоретически).

После того как единый фронт кредиторов был разрушен, у Шахта оказались развязаны руки для того, чтобы завершить процесс отцепления германской экономики от США. После 1934 г. Германия обращалась со своими американскими кредиторами особенно дискриминационно. Даже американские держатели долговых обязательств по планам Дауэса и Янга – по идее, наиболее привилегированных долгов – получали на 30 % меньше того, что выплачивалось британским кредиторам. При этом действовал полный мораторий на выплаты по облигациям корпораций и местных властей на общую сумму не менее чем в 900 млн долларов[270]. Берлин четко дал понять, что любые послабления в этой сфере будут зависеть от создания более благоприятных условий для германского экспорта в США. Однако после 1934 г. торговые отношения между Америкой и Германией резко ухудшились[271]. Сделанная Шахтом ставка на двусторонний подход, увенчавшаяся заключением англо-германского соглашения о платежах, вступила с противоречие с многосторонней стратегией, которую не менее решительно проводил госсекретарь Халл в Вашингтоне. После того как доллар наконец остановил свое опасное падение, Халл приступил к проведению систематической кампании за либерализацию торговли, начав в июне 1934 г. с Закона о взаимных торговых соглашениях[272]. Он предусматривал выборочное снижение американских тарифов с целью восстановить развалившуюся международную торговую систему. Из-за решительных настроений, царивших в Вашингтоне, сделанное Германией в октябре 1934 г. заявление о денонсации Договора о торговле и дружбе, заключенного в 1923 г. между Веймарской республикой и США, вызвало жесткую реакцию. Госсекретарь Халл объявил германский шаг «актом агрессии против всей американской системы торговых соглашений» и лишил Германию статуса наибольшего благоприятствования[273]. Когда Шахт в соответствии с Законом о взаимных торговых соглашениях предложил начать переговоры о тарифах, Халл отказался идти ему навстречу, ссылаясь на дискриминационную торговую практику, использовавшуюся Германией[274]. Заключение двусторонних торговых соглашений с Германией подорвало бы всякое доверие к стратегии Халла, особенно в глазах важных торговых партнеров США в Латинской Америке[275]. Тем временем объемы торговли между США и Германией быстро снижались. В 1928 г. американский экспорт в Германию достигал 2 млрд рейхсмарок, а экспорт из Германии в США оценивался в 796 млн рейхсмарок. К 1936 г. эта торговля сократилась до ничтожного уровня. Американский экспорт в Германию не превышал 232 млн рейхсмарок, а стоимость ввозимых в США немецких товаров сократилась до 150 млн рейхсмарок.